В 1960 году первой женой Сергея Довлатова стала Ася Пекуровская. Её называют первой большой любовью писателя. В 1968 году Ася развелась с ним и ушла к Василию Аксенову. Позже эмигрировала в Америку, забрав с собой их общую дочь Марию Пекуровскую, которая родилась в 1970 году (уже после развода). Ася преподавала в Стэнфордском университете и выпустила несколько книг о Канте и Достоевском.

Сергей и Ася (справа)

«Когда его только начали издавать в Америке, Сергей прислал мне несколько книг - похвастаться. Мне не хотелось читать, и я запечатанные бандероли положила на книжную полку. Спустя много лет, когда решила написать о Сергее, распечатала и прочла. Ничего особенного. Я не считаю его талантливым писателем», - вспоминает Ася Пекуровская.

Тамара Зибунова, бывшая студентка математического факультет, познакомилась с Сергеем Довлатовым на одной из вечеринок в Ленинграде. Сама она жила в Эстонии. Для писателя шапочное знакомство стала поводом, чтобы по приезде в Таллин постучаться именно в её дверь. Таким образом они стали жить вместе, а в 1975 году у Тамары родилась дочка, которую назвали Сашей.

Тамара и Сергей

В 1965 году Сергей познакомился с Еленой Ритман, которая стала ему второй законной женой. Они познакомились в троллейбусе. Старшая дочка Катя родилась в 1966 году, а в 1981 года в Нью-Йорке родился сын Коля (Николас Доули).

Елена и Сергей

О себе и родных детях Довлатов с грустью писал, что его дети неохотно говорят по-русски, а он неохотно говорит по-английски.

«Он американец, гражданин Соединенных Штатов. Зовут его - представьте себе - мистер Николас Доули. Это то, к чему пришла моя семья и наша родина», - говорил Довлатов.

Сергей с сыном Николасом

Сергей Довлатов страдал алкоголизмом.

«Сергей ненавидел свои запои и бешено боролся с ними. Он не пил годами, но водка, как тень в полдень, терпеливо ждала своего часа. Признавая её власть, Сергей писал незадолго до смерти: Если годами не пью, то помню о Ней, проклятой, с утра до ночи», - вспоминает его хороший знакомый Александр Генис.

Его знаменитые произведения:

«Компромисс» . Сюжеты взяты из опыта Довлатова, когда он работал журналистом в эстонской русскоязычной газете «Советская Эстония». Каждая новелла начинается от газетной перамбулы.

«Зона» — повесть из четырнадцати независимых эпизодов о жизни заключенных, описанный надзирателями. Литературный перевертыш.

«Филиал» - печальная и ироничная история, в которой журналист-эмигрант случайно встречается в Лос-Анджелесе со своей первой любовью.

В США Сергей Довлатов реализовал свою мечту и организовал газету «Новый американец».

В Штатах творческая карьера Довлатова пошла в гору. Его рассказы опубликовал престижный журнал The New Yorker. При всем желании многие писатели Америки не смогли там опубликоваться. По поводу этого подшутил писатель Курт Воннегут:

«Дорогой Сергей Довлатов! Я тоже люблю вас, но Вы разбили мое сердце. Я родился в этой стране, бесстрашно служил ей во время войны, но так и не сумел продать ни одного своего рассказа в журнал «Нью-Йоркер». А теперь приезжаете вы и — бах! — Ваш рассказ сразу же печатают. Что-то странное творится, доложу я вам…»

В конце 2013 года была подана петиция о добавлении его имени на улице в Нью-Йорке. 7 сентября 2014 года открыли улицу Сергея Довлатова «Sergei Dovlatov Way».

Цитаты Сергея Довлатова:

«Редактор «Советской Эстонии» был человеком добродушным. Разумеется, до той минуты, пока не становился жестоким и злым».

«Долго не кончать — преимущество мужчины, а не оратора!».

«Самое большое несчастье моей жизни — гибель Анны Карениной».

В августе 1990 года писатель скончался от инфаркта миокарда. Его похоронили на еврейском кладбище «Маунт Хеброн» в Нью-Йорке.

Анна Наринская, литературный критик:

Если бы нужно было на спор определить Довлатова одним только прилагательным, я бы выбрала слово «любимый». Я считаю, что любовь — самая важная вещь на свете. И я мало знаю писателей более любимых, чем Довлатов. Я не очень люблю произведение «Зона», но я могу сказать об остальном: когда я болею и у меня температура, я ложусь под одеяло и читаю «Компромисс» — ну или «Чемодан». Довлатова может прочитать и понять любой человек, притом что это, безусловно, литература. Люди просто не видят, насколько он интернационален и современен для своего времени.

Эдуард Лимонов, писатель:

Что я думаю сегодня о его творчестве? В сущности, думаю то же, что и в 1980-е годы. Что писателю Довлатову не хватает градусов души. Что раствор его прозы не крепкий и не обжигающий. Самая сильная литература ― это трагическая литература.

Тот, кто не работает в жанре трагедии, обречен на второстепенность, хоть издавай его и переиздавай до дыр. И хоть ты уложи его могилу цветами. Ну а что, это справедливо. Только самое жгучее, самое страшное, самое разительное выживет в веках. Со слабыми огоньками в руке не пересечь великого леса тьмы.

Сергей Донатович Довлатов родился 3 сентября 1941 года в Уфе, куда родителей эвакуировали во время войны, в семье театрального режиссера Доната Исааковича Мечика (1909-1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908-1999). В 1944 году семья вернулась в Ленинград. Вскоре отец Сергея Довлатова Донат Исаакович ушёл из семьи. Общались они редко, в основном посредством записок.

В 1959 году Довлатов поступил на филологический факультет Ленинградского государственного университета имени Жданова (кафедра финского языка). Во время учёбы подружился с молодыми ленинградскими поэтами Евгением Рейном, Анатолием Найманом, Иосифом Бродским. Однако университет пришлось покинуть после двух с половиной лет обучения (отчислен со второго курса за неуспеваемость).

С 1962 по 1965 год Сергей Довлатов служил в армии, в системе охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. После демобилизации поступил на факультет журналистики ЛГУ, в то же время работая журналистом в многотиражке Ленинградского кораблестроительного института "За кадры верфям" . Начал писать рассказы. Входил в ленинградскую группу писателей "Горожане" вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым, Б. Вахтиным и др. Одно время работал личным секретарем у писательницы Веры Пановой.

В 1972-1975 гг. жил в Таллинне, работал корреспондентом газет "Советская Эстония" и "Вечерний Таллин". В 1976 г. вернулся в Ленинград, был принят в штат журнала "Костер" . Писал рецензии для литературных журналов "Нева" и "Звезда" . Работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское).

Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советских журналах ничего не вышло. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ. С конца 60-х Довлатов публикуется в самиздате, а в 1976 году некоторые его рассказы были опубликованы на Западе в журналах "Континент" , "Время и мы", за что был исключен из Союза журналистов СССР.

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал в Вену, а затем переселился в Нью-Йорк. Издавал "лихую" либеральную эмигрантскую газету "Новый американец", с 1980-го по 1982-й был ее главным редактором. Одна за другой выходят книги его прозы — "Невидимая книга" (1978), "Соло на ундервуде" (1980), повести "Компромисс" (1981), "Зона" (1982), "Заповедник" (1983), "Наши" (1983) и др. К середине 80-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижном журнале "New-Yorker" , став вторым после Владимира Набокова русским писателем, печатавшимся в этом солидном издании.

За двенадцать лет жизни в эмиграции издал в общей сложности двенадцать книг, которые выходили в США и Европе. В СССР писателя знали по самиздату и авторской передаче "Писатель у микрофона" на радио "Свобода ".

Довлатов был официально женат дважды. От первого брака с Асей Пекуровской у него осталась дочь Мария (р. 1970 г.). Двое детей — Екатерина (р. 1966 г.) и Николай (р. 1984 г.) — от второй жены Елены Довлатовой. Дочь Александра (р. 1975 г.) — от гражданской жены Тамары Зибуновой.

Сергей Довлатов умер в возрасте 49 лет 24 августа 1990 года от сердечной недостаточности, в машине скорой помощи по дороге в больницу. Похоронен в Нью-Йорке на кладбище "Маунт Хеброн" (Mount Hebron Cemetery).

Я вынужден сообщать какие-то детали моей биографии, иначе многое останется неясным. Сделаю это коротко, пунктиром.
Толстый застенчивый мальчик... Бедность... Мать самокритично бросила театр и работает корректором...
Школа... Дружба с Алешей Лаврентьевым, за которым приезжает "форд"... Алеша шалит, мне поручено воспитывать его... Тогда меня возьмут на дачу... Я становлюсь маленьким гувернером... Я умнее и больше читал... Я знаю, как угодить взрослым...
Черные дворы... Зарождающаяся тяга к плебсу... Мечты о силе и бесстрашии... Похороны дохлой кошки за сараями... Моя надгробная речь, вызвавшая слезы Жанны, дочери электромонтера... Я умею говорить, рассказывать...
Бесконечные двойки... Равнодушие к точным наукам... Совместное обучение... Девочки... Алла Горшкова... Мой длинный язык... Неуклюжие эпиграммы... Тяжкое бремя сексуальной невинности...
1952 год. Я отсылаю в газету "Ленинские искры" четыре стихотворения. Одно, конечно, про Сталина. Три — про животных...
Первые рассказы. Они публикуются в детском журнале "Костер". Напоминают худшие вещи средних профессионалов...
С поэзией кончено навсегда. С невинностью — тоже...
Аттестат зрелости... Производственный стаж... Типография имени Володарского... Сигареты, вино и мужские разговоры... Растущая тяга к плебсу. (То есть буквально ни одного интеллигентного приятеля.) Университет имени Жданова. (Звучит не хуже, чем "Университет имени Аль Капоне")... Филфак... Прогулы... Студенческие литературные упражнения...
Бесконечные переэкзаменовки... Несчастная любовь, окончившаяся женитьбой... Знакомство с молодыми ленинградскими поэтами — Рейном, Найманом, Бродским...

1960 год. Новый творческий подъем. Рассказы, пошлые до крайности. Тема — одиночество.
Неизменный антураж — вечеринка.
Выпирающие ребра подтекста. Хемингуэй как идеал литературный и человеческий... Недолгие занятия боксом... Развод, отмеченный трехдневной пьянкой... Безделье... Повестка из военкомата... За три месяца до этого я покинул университет.
В дальнейшем я говорил о причинах ухода — туманно. Загадочно касался неких политических мотивов.
На самом деле все было проще. Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку. И каждый раз проваливался.
Языка я не знал совершенно. Ни единого слова. Кроме имен вождей мирового пролетариата. И наконец меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду...

Судьбу писателя придумала жена

Один из самых распространённых мифов о Сергее Довлатове приписывает ему донжуанские наклонности и аж 200 пассий в одном только Ленинграде. Однако, как утверждают люди, близко знавшие его, Довлатов женщин… боялся! И в жизни писателя были только две пассии: одну — Асю — он любил, а второй — Елене — был обязан всем.

С Асей Пекуровской он познакомился на филфаковской лестнице. Довлатов любил её безумно, но Ася, вскоре родившая ему дочь Машу, предпочла неудачнику Сергею, отчисленному из университета, более успешного Василия Аксёнова, романы которого уже тогда печатались в журнале «Юность». Когда она объявила Довлатову, что уходит, он сначала грозился самоубийством. Видя, что это не помогает, заперся с любимой в комнате, наставил на неё ружьё и кричал, что убьёт её, если она не останется с ним! Но Ася была непреклонна — и отчаявшийся Довлатов спустил курок…

К счастью, его рука дрогнула, и пуля ушла в потолок. Услышав выстрел, в комнату ворвалась его мать, а Пекуровской удалось убежать. Больше она не вернулась. Довлатов же, как писал он потом, отметил уход любимой женщины трёхдневной пьянкой. Только через 18 лет Ася решилась показать Довлатову дочь, но тот отнёсся к своему ребёнку холодно — Маша была слишком похожа на мать, которая когда-то его бросила. Сейчас старшая дочь Довлатова живет в Сан-Франциско и пишет слоганы для афиш, зарабатывая за каждый столько, сколько её отец не получил за всю жизнь.

Говорят, он никогда не реализовал бы себя, если бы не вторая жена — Елена. Замкнутая и молчаливая, она обладала тем мужским характером, которого так не хватало самому Довлатову. Хотя он пишет, что жена нисколько не интересовалась его прозой, именно она своими руками набрала на печатной машинке полное собрание его сочинений. Сергею было достаточно одного движения Лениных бровей, чтобы понять: рассказ нужно переделать. Именно она, утверждают знакомые семьи, принимала все важные решения в его жизни. Несмотря на то, что однажды они временно разошлись, Лена продолжала жить в его квартире с его матерью и их дочерью Катей. Однажды Лена сказала Довлатову: «Вот тебе поплиновая рубашка, и распишись на бумажке, что ты не возражаешь против отъезда дочери в Америку». И он подписал!

По некоторым сведениям, эмиграцию тоже подстроила Елена. Всё началось с мелочи — Сергей поехал провожать Лену и Катю на аэродром, где долго махал им вслед своим шарфом. Из-за ледяного ветра у него тут же заболело горло, и он позвонил на самоходную баржу «Алтай», где тогда работал сторожем, чтобы за него отдежурили, а сам поехал домой. Не дождавшись врача, он активно занялся самолечением — пил водку. Поэтому приехавший врач вместо больничного констатировал у Довлатова алкогольное опьянение. В это время на барже за него отдежурили и записали на его имя рабочие часы — а это был натуральный подлог, за который начальство впоследствии Довлатова лишило работы.

Дальше — больше: после увольнения над ним нависла угроза быть арестованным за тунеядство, от чего он спасался весьма оригинальным способом. Подкупил за бутылку вермута знакомого журналиста, который сидел на первом этаже и высматривал милиционеров, пришедших за Довлатовым. Как только они объявлялись, журналист поднимал трубку и говорил Сергею два слова: «Бл*ди идут». По этому сигналу Довлатов закрывал дверь на щеколду и залезал с головой под одеяло — так ему долго удавалось скрываться. Однако кроме милиции за ним охотился еще и КГБ, где прознали про публикацию за границей произведений Довлатова, о чем он сам даже не подозревал! Схватили его во время одного из выходов в магазин — и в тюрьме полковник КГБ завёл с ним разговор издалека: «Сергей Донатович, вы любите свою жену? Свою дочь? Вас ведь издают за границей? Вы не хотите уехать — мы вам поможем…» Так Довлатов оказался за океаном, где снова женился на своей же жене.

Исторический сайт Багира - тайны истории, загадки мироздания. Загадки великих империй и древних цивилизаций, судьбы исчезнувших сокровищ и биографии людей изменивших мир, секреты спецслужб. История войн, загадки сражений и боёв, разведывательные операции прошлого и настоящего. Мировые традиции, современная жизнь России, загадки СССР, главные направления культуры и другие связанные темы - всё то о чём молчит официальная история.

Изучайте тайны истории - это интересно…

Сейчас читают

В 1924 году, когда археология была в основном не наукой, а увлечением, 17-летний крестьянский паренёк Эмиль Фраден случайно обнаружил тысячи табличек и фигурок, покрытых более чем странными знаками. Спустившись в свежий пролом, он закричал во всю мощь юных лёгких: «Дедушка, я нашёл сокровище!». И с этой минуты мир археологии потерял покой…

Тело британского микробиолога и эксперта по разработке биологического оружия доктора Дэвида Келли было обнаружено в лесу возле его дома в Оксфордшире 18 июля 2003 года. Смерть этого человека увенчала внушительный ряд попыток британского правительства оправдать войну с Ираком. Согласно официальной версии, Келли покончил жизнь самоубийством. Однако многие этому не верят.

Уже более века в Богемской роще каждое лето собираются самые богатые и влиятельные мужчины своего времени. Сюда, в Калифорнию, приезжают политические лидеры, ведущие бизнесмены, наиболее популярные представители мира искусства. Подробности их совместного двухнедельного отдыха не разглашаются. Эти люди живут в довольно скромных походных условиях, хотя вопросы, которые они обсуждают, затрагивают судьбу всей планеты. Многие исследователи считают, что летний Богемский клуб играет роль тайного мирового правительства, а проводимые здесь дискуссии и беседы напрямую влияют на ход современной истории.

Одним из величайших ненайденных кладов в мире считается пропавшее золото инков…

Свитки Мёртвого моря вызвали среди учёных ожесточённые споры. Но одно было очевидно всем: перед миром предстала новая цивилизация, которая за 100 лет до Христа старалась жить по заповедям любви и уважения друг к другу.

Топонимика не умеет врать. Если вы посмотрите на карту Украины, то найдёте реки Торча, Торчица, Торец и Торчанка, урочище Торч, Торчицкое взгорье, Торский шлях, села Торчица, Торчевскии степак и множество других наименований с корнем «тор-». Все это наследие той далёкой эпохи, когда по южнорусским степям кочевали номады. Их хоронили в полном вооружении и с любимым конём. Говорили они на тюркском языке, а именовали себя «торки»…

20 декабря 1987 года в водах пролива Таблас, кишащего акулами, потерпел крушение филиппинский паром «Донья Пас». Жертвами трагедии стали 4 375 человек - только по официальным данным. Однако официальные не значит верные: никто не знает, сколько пассажиров на самом деле перевозил паром. Ясно лишь, что речь идёт о тысячах пропавших без вести. И это позволяет считать гибель «Доньи Пас» самой крупной морской катастрофой мирного времени XX столетия.

Фаиной Григорьевной Раневской (Фельдман) восхищались миллионы телезрителей и огромное количество театралов. Её колоритные персонажи вызывали смех даже у самых закоренелых меланхоликов. Но мало кто знал, как одинока была эта выдающаяся женщина, и как часто смех её звучал сквозь невидимые миру слёзы…

06.09.1998

В 1989 году издательство «Советский писатель», где я тогда работала, предложило Сергею Довлатову напечатать сборник рассказов в России.

Встретились в Нью-Йорке, чтобы обсудить это предложение. Провели день, гуляя по городу, заходя в любимые им ресторанчики. К вечеру я видела и слышала только одного Сергея, хотя в компании были далеко не последние люди. Его обаяние было безоговорочным и, как выяснилось, опасным: взбудораженные знакомством, мы с приятелем сбились с дороги и заехали в Гарлем, где мне сразу припомнились все фильмы и романы, воспевающие колоритную неприветливость этих мест.

С Еленой, женой Сергея, я познакомилась уже в следующий мой приезд — после смерти Довлатова — и поняла, что у нее есть два несомненных достоинства для жизни со столь притягательным для окружающих человеком: красота и невозмутимость.

На Довлатовских чтениях, проведенных питерским журналом «Звезда», Елена сделала доклад, засвидетельствовавший тонкость ее понимания писательской судьбы. Тема доклада — письма, которые Довлатов посылал ей из Вены в Нью-Йорк, куда она с дочерью Катей приехала за полгода до него.

Ольга ТИМОФЕЕВА

* * *

ЕЛЕНА ДОВЛАТОВА: «В ШТАТАХ ОН ЧУТЬ НЕ СТАЛ ЮВЕЛИРОМ»

— Я не могла больше ждать, пока Сергей решится на отъезд. Я не сомневалась, что будет трудно, но хуже быть не могло. Я готова была на любую физическую работу, на любые бытовые сложности, только бы избавиться от ощущения безнадежности и страха перед КГБ, все ближе подбиравшегося к Сергею.

— Вы человек рисковый?
— Нет, просто упрямый. Если что-нибудь решу — стену лбом прошибу, но добьюсь своего. Однако преодолеть нерешительность Сергея мне долго не удавалось. Я, конечно, понимала, как страшно писателю оказаться в атмосфере чужого языка. И я хорошо знала, что он никогда не откажется от своего призвания, хотя одарен он был разносторонне. У него были несомненные музыкальные способности, унаследованные от матери. Для Норы Сергеевны наличие слуха у человека — одно из важнейших человеческих качеств. Если есть слух — ты, скорее всего, хороший человек. Одним из семейных развлечений было воспроизведение мелодии из недавно увиденного фильма. Сергей пробовал играть на балалайке и банджо, но к своим музыкальным данным всерьез не относился. Как и к рисованию — при том что в его рисунках виден несомненный талант. Самый удачный шарж на него выполнен им самим. Стихи на случай он писал километрами. Сейчас его сестра Ксения публикует в журнале «Звезда» письма Сергея к отцу из армии. В них жизнь описывается в основном в стихах. Потом Сергей этого очень стеснялся и даже хотел уничтожить эти письма. Я буквально вырвала у него из рук папку с ними, крича, что это не его, а отцовская собственность.

Он умел многое, но хотел быть только писателем. И всегда очень ответственно относился к слову. Мне это стало ясно после такого, казалось бы, пустякового случая. У меня была редкая и любимая книга «Анатоль Франс в халате». Я таскала ее за собой при переездах вместе с немудрящим имуществом, которое умещалось в одной сумке. И вот Сергей вдруг решил подарить «Анатоля Франса в халате» своему другу детства Андрюше Черкасову. Меня это несколько удивило: к тому времени они не были близки и довольно редко виделись. Может быть, поэтому Сергей решил послать книгу по почте и сел писать сопроводительное письмецо. Я что-то хотела спросить у него — и вдруг наткнулась на такой отсутствующий взгляд, что осеклась. Было понятно: он сочиняет. И действительно, когда он закончил, сразу как будто вернулся из другого измерения. Я навсегда запомнила этот его взгляд...

Короче — мне понятны были его сомнения по поводу эмиграции, и тем не менее...

— Вы были уверены, что он последует за вами?
— Я не была в этом уверена, но мне уже было все равно. Разрешение я получила очень быстро, через три недели. И здесь началось. Сначала заболела Катя, она вообще была очень болезненным ребенком. Когда она поправилась, проблемы со здоровьем обнаружились у меня. Выздоровела я — опять заболела Катя. Так продолжалось довольно долго, и тем не менее день отъезда был назначен. Я пошла попрощаться с подругой и, возвращаясь от нее, сломала руку. Вот так, в гипсе, я и поехала в эмиграцию.

— В книге «Наши» Сергей писал, что в аэропорту Кеннеди, когда он с матерью прилетел из Вены, вместо вас его ждала записка: «Располагайтесь. Мы в Клубе здоровья. Будем около восьми».
— Не думаете же вы, что его рассказы документальны. Почти все в них вымышлено.

— Значит, и познакомились вы не так, как у Довлатова написано?
— Конечно. Мы познакомились в троллейбусе. Сергей заговорил со мной, мы проехали две остановки, потом некоторое время шли по одной улице. Не доходя Малого драматического театра распрощались — Сергей пошел домой, а я в гости к одному художнику. В гостях было шумно, у меня разболелась голова, я хотела уйти. Сказала, что иду за сигаретами, хозяин послал со мной художника Мишу Кулакова с наказом привести обратно. Киоск был закрыт, я пошла к другому, пытаясь оторваться от Миши, но он во исполнение задания схватил меня за рукав. И надо же, чтобы в эту минуту мимо шел Довлатов. Он увидел мою борьбу с Мишей, который был в довольно сложном положении: его жена, чтобы удержать его дома, состригла со всей его одежды пуговицы. Он был завернут в рубашку, в пиджак, в пальто, как капуста, — поэтому одной рукой держал брюки, а другой меня. Вдруг сверху раздался голос: «Мне кажется, барышня не хочет с вами идти». И ко мне: «Лена, вы знаете этого человека?». Я сказала, что знаю, но все равно хочу домой. «Вам ничего не остается делать, как отпустить барышню», — обратился он к Мише, которому пришлось ретироваться. Сергей проводил меня до остановки, и мы расстались.

— Он не спросил у вас ни телефона, ни адреса?
— Как потом выяснилось, в то время у него был роман с Асей Пекуровской, они потом расписались, но вместе, по сути, не жили. В течение трех лет мы случайно встречались на улице. Правда, происходило это довольно часто — ведь тогда вся молодежно-вечерняя жизнь крутилась на Невском, все мы жили поблизости друг от друга. Однажды Сергей даже потащился со мной к моей приятельнице и очень уговаривал пойти потом с ним в гости, но я отказалась. Потом Сергея забрали в армию, он приехал в отпуск и пошел со своим задушевным другом Валерием Грубиным в кафе «Север». Там сидела и я с друзьями. Выхожу позвонить — и сталкиваюсь с Сергеем. Встреча оказалась роковой. С нее начались наши отношения. Правда, расписались мы только когда он вернулся из армии.

— У вас был свой дом?
— Нет, мы снимали квартиры. Где-то за конечной станцией метро, потом в районе, похожем на тот, что в фильме «С легким паром». Когда мы выходили из троллейбуса, я всегда отсчитывала четвертый дом, и мы шли к нему, ни на что не отвлекаясь: боялись сбиться. Однажды Сергей заблудился и еле пришел домой. Когда родилась Катя, мы все переехали к его маме Норе Сергеевне, с которой я живу до сих пор.

— О ее крутом нраве ходят легенды. Как она приняла вас?
— Ей сразу понравилось, что появилась девочка, которой можно командовать. Она любила наряжать меня, следила за моей внешностью, требовала, чтобы я, выходя в город, подкрашивалась. «Довлат» в переводе с тюркского — это власть государства. Они оба — и мать и сын — соответствовали своей фамилии. Сергей часто повторял, что мне надо выдать орден за то, что я терплю их обоих. Но трудность их характеров отчасти искупалась их одаренностью. Нора Сергеевна — превосходная рассказчица, с блестящей памятью. Сережа часто просил ее вспомнить какую-нибудь историю, нужную ему для рассказа. И она всегда рассказывала смешно и ярко. Сейчас, когда я ехала в Питер на конференцию, она просила меня сказать во время выступления, что Сережа дружил с ней, ценил ее юмор. Это правда. Он вообще ценил близких людей. Его необыкновенная внимательность к ним проявлялась в том, что он любил делать подарки. Особенно обожал, что называется, «штучки». У него их была целая коллекция. Однажды на одесской барахолке я купила ему в подарок американскую ручку с золотым пером. Против уверений продавца, обещавшего месяц бесперебойной работы, она не сделала ни одного росчерка, не поставила ни одной запятой. Ей тут же было отведено место в коллекции «штучек» — Сергей обвил ее проволокой и подвесил на гвоздике у своего письменного стола. На письменном столе у него всегда был идеальный порядок. А в последние годы он просто стал страшным педантом во всем, что касалось дел.

— Неустроенность быта как-то сказывалась на ваших отношениях?
— Наш быт в соответствии с нашими понятиями был, в общем-то, устроен. Так жило большинство знакомых. Конечно, нам не помешали бы лишние деньги, но у нас никогда не было ссор из-за их отсутствия. И он все время пытался что-то делать. Одно время служил секретарем у Веры Пановой, привязавшейся к нему, главным образом, из-за необыкновенной ловкости и легкости рук. Когда ей было плохо, она только ему доверяла устроить ее в кровати, чтобы ей было удобно. Он ей много читал вслух, они беседовали о литературе, и возвращаясь от нее на электричке из Комарова, Сергей писал свой первый роман, который не был закончен, но частями разошелся по его другим произведениям. Какое-то время Сергей работал в многотиражной газете, получал 85 рублей. К нему очень хорошо относился тамошний редактор, не очень загружал работой, и в свободное время Сережа начал писать рассказы. Когда он дал их почитать своим друзьям, они сразу пошли по рукам, его творческий вечер был включен в план работы ленинградского Союза писателей — при том, что у Довлатова еще не было напечатано ни строчки. Ход событий сулил ему фантастическую карьеру. Однако этим вечером, прошедшим с большим успехом, все и кончилось.

— Он как-то не так себя повел?
— Рассказы, которые он читал, настолько не вписывались в тогдашнюю конъюнктуру, что разговаривать было не о чем. Самое главное — отрицательные герои у него выглядели симпатичнее положительных.

В общем, он сразу стал профессиональным писателем со своей манерой, которая вызывала страшное раздражение у литературного начальства. Зато он быстро прославился в интеллигентских кругах. Тогда началась дружба с Бродским, Найманом, Рейном, Бобышевым. Мы встречались почти каждый вечер, беседуя далеко за полночь обо всем на свете. Рейн был потрясающим рассказчиком. Уже в Америке Бродский говорил, что скучает по рассказам Женьки. Найман славился своей быстрой и находчивой реакцией на любую ситуацию. Кстати, Найман, хоть и насмешливо, но предрекал Сергею большую популярность в будущем. Но действительность превзошла ожидания и его, и самого Сергея. Отголоски этой «широкой популярности в узких кругах» настигли меня в Италии, где мы проходили эмигрантский карантин. Я искала квартиру и познакомилась с человеком, в прошлом питерцем, предложившим мне жилье. У него в руках был журнал «Континент», я попросила посмотреть и увидела там Сережину публикацию. Он, заглянув через мое плечо, воскликнул: «Серега Довлатов напечатан». Он не был знаком с моим мужем, но помнил времена, когда имя Довлатова было у всех на слуху. Панибратское «Серега» покоробило меня, но потом я подумала, что, возможно, из Ленинграда в самом деле уехал Серега, но в Нью-Йорк приехал уже писатель Довлатов. За несколько недель австрийского транзита он написал несколько замечательных рассказов, вошедших потом в «Компромисс», стал сразу известен в эмиграции, читавшей его публикации в «Континенте» и в журнале «Время и мы». Им заинтересовался издатель Карл Проффер, несомненный авторитет в славистском мире. В его издательстве «Ардис» довольно быстро вышла книга Сергея. Но, конечно, не могло быть и речи о существовании на литературные заработки. Как все эмигранты, Сергей рассчитывал зарабатывать физическим трудом. Он даже пошел на курсы ювелиров. Правда, из этого ничего не получилось. Зато получилось создать газету «Новый американец».

Это был самый радужный и оживленный период нашей жизни. Очень быстро люди, делавшие газету, стали героями и любимцами эмигрантского народа. Их узнавали на улице, телефон у нас звонил не переставая, в редакции образовался своего рода клуб, куда все стремились попасть. Газета настолько отличалась и от советской, и от эмигрантской журналистики, так была пронизана свежими идеями, стилистическим изяществом, что с ней связывались лучшие надежды. К сожалению, наша газета просуществовала всего два с половиной года. Ее делали блестящие литераторы, но никудышные финансисты.

— Как писал Довлатов, «Америка, действительно, страна неограниченных возможностей. Одна из них — возможность прогореть». Кем вы работали, туша пожар?
— Корректором, потом наборщиком, да кем только не приходилось работать. Я была главным добытчиком, поэтому работала с утра до ночи. Когда родился Коля, брала работу на дом, а Сережа к этому времени стал служить на радио «Свобода».

— Вы решились на второго ребенка в столь трудных обстоятельствах. Довлатов был чадолюбив?
— Я думаю, он бы был очень доволен, если бы я рожала каждый год. Ему нравилось быть главным в доме. Это чувствовалось, даже когда он гулял с собакой. Он шел такой большой, собачка маленькая, так и виделось много детей, бегущих за ним...

* * *

КАТЯ: «У НЕГО НЕ ОЧЕНЬ ПОЛУЧАЛОСЬ БЫТЬ ПРИМЕРНЫМ ОТЦОМ»

К атя Довлатова приехала в Россию пять лет назад — и осталась. Надолго ли, навсегда — не знает даже она сама. Пока она живет в Москве, зарабатывает, чтобы хватало на привычный образ жизни и путешествия. Унаследовала материнскую красоту и отцовский темперамент.

— Катя, какие впечатления об отце у вас сильнее — детские или взрослые?
— Мы с ним, к сожалению, не дожили до времени, когда у нас могла возникнуть взрослая дружба, на равных. Я, как принято в Америке, рано ушла из дома. Мы жили в очень стесненных условиях: двухспальная квартира на четверых плюс собака. В гостиной всегда сидел папа, печатая на машинке, или мама, набирая очередной текст. Невозможно было позвать гостей. В 18 лет я уже снимала квартиру и приходила к родителям в гости, и то не часто. Чаще мы встречались в городе. А о детстве у меня эпизодические воспоминания. Например, помню чувство надежности, спокойствия, когда переходила с папой через дорогу. Мама всегда ее суетливо перебегала, и я страшно нервничала, идя с ней. Наверное, боязнь автомашин у меня от нее. Я не боялась их, только идя с папой. Даже на малюсеньких улицах, где ездили на велосипедах, он брал меня, взрослую, за руку и вел на другую сторону.

— И так же заботливо оберегал вас от других опасностей?
— Пытался, но у него не очень получалось быть примерным отцом. Когда я родилась, он был молод и совсем не готов к отцовству. Мне кажется, в России до сих пор ответственность за детей в основном лежит на женщине. Конечно, отец принимал участие в моем воспитании, но по вдохновению. То ему вдруг хотелось, чтобы я научилась рисовать стол или сову, то он требовал писать красивее. Но он никогда не заставлял меня убирать постель или делать уроки. Помню, однажды у нас отключили электричество, и я при свечах делала домашнее задание. Он убалтывал меня прекратить это скучное занятие и пообщаться с ним. Я, ординарный, правильный ребенок, отказывалась, ссылаясь на гнев учителей, он предлагал написать им записку с каким-нибудь объяснением. Чтобы приучить меня мыть руки, он заставлял меня коллекционировать марки, поскольку их можно брать только чистыми руками. При этом он терпеть не мог любого коллекционирования.

Отец обожал русский язык, знал все немыслимые слова и ударения и страшно огорчался ошибкам. Еще он сердился, когда я начала краситься, обзывал меня чучелом и посылал смывать «эту дрянь». Наверное, так он защищал меня от улицы. Вообще же родители спокойно относились к моим выходкам. Единственно, чего родители поначалу от меня хотели и к чему всячески подталкивали, это к приобретению настоящей профессии. Они, как какие-нибудь правильные американские родители, надеялись, что я пойду в Гарвард, стану юристом. А я стала разъезжать с музыкальной группой, организовывать турне по Америке, Европе. Единственно, что их радовало в этой ситуации, — мои открытки из путешествий. И они решили: самое главное — чтобы я была счастлива.

Тем не менее отца расстраивало то, что я ленива. Он всегда говорил, что жизнь не может состоять из одних развлечений, что огромную роль в жизни человека играет дисциплина. Сам он был очень собранный человек, и его раздражал мой образ жизни, когда моя ночь начиналась его утром. Время от времени папа рисовал передо мной страшную картину моего вероятного будущего: представь себе, женщина за тридцать, с детьми, разведенная, без профессии. «Как ты будешь жить?» Увидел бы он меня сейчас: тридцать два года, ни детей, ни мужа, ни профессии. И все прекрасно.

— Эмигрантские дети часто стесняются своих родителей... Был у вас этот комплекс?
— Я понимала, что у меня неординарные родители, и скорее стеснялась своих американских знакомых. Конечно, известность отца не выходила за рамки эмиграции, но его рассказы печатались в «Нью-Йоркере» — самом престижном журнале Америки, о нем была статья в воскресной «Нью-Йорк таймс», большая фотография в «Бук ревью». Мне нравились его рассказы — он, перед тем как что-то написать, много раз рассказывал это в моем присутствии. Слушать его мне было страшно интересно и смешно. Однако масштабы его таланта и степень его популярности осознала, только приехав в Россию...

— Это вам помогло жить здесь?
— Не так, как могло бы помочь более практичному человеку. Для начала меня поразило то, что мою фамилию все выговаривают правильно. У меня с детства был ужасный комплекс по этому поводу. На какой-нибудь пионерской линейке ее всегда перевирали, и я мечтала быть Петровой, Смирновой и иметь голубые глаза. Американцы вообще не могли выговорить фамилию «Довлатов», и я ее просто не называла. И вдруг здесь я обрадованно услышала, что ее произносят с той же легкостью, что и фамилию «Петров».

— Катя, когда родился ваш брат, стал ли Довлатов другим отцом?
— Колю он называл «маленьким заводиком по выработке положительных эмоций». Он очень любил его, много им занимался, начиная с младенчества. Даже ночью его укачивал, носил его на руках, когда у него что-нибудь болело, провожал в школу. Коля очень рано заговорил — может, потому что мы ему много читали русских книжек. К сожалению, в школе английский язык вытеснил русский, и даже Сережа не мог его заставить заниматься родным языком. Сережа его — как и меня — не заставлял что-либо делать, а увлекал делом. Коля вырос в атмосфере огромной любви. Для него до сих пор болезненна тема отца. И мне очень неприятно, что образ Сережи в России представлен как-то однобоко.

С одной стороны, культ. Его много издают, без конца цитируют. Но все как-то без уважения к его памяти. Издают без всякого спроса у наследников, денег не платят даже с очень больших тиражей. Мне по-прежнему приходится работать не разгибая спины, хотя один четырехтомник, который мне, кстати, очень нравится, уже принес большой доход издательству «Лимбус-пресс». Мне кажется, люди оскорбляют память Сергея, не считаясь с нашим правом. Или хотя бы мнением. Я так и не поняла, почему в Петербурге надо было увековечивать память Сергея пивным ларьком, а не, скажем, кафе-хаусом, где люди пьют кофе, читают книги, — это как-то лучше вяжется с образом писателя, который больше всего на свете любил литературу. Понятно, что у умершего писателя вдруг появляется много новых друзей, пишущих о нем воспоминания. Вспоминают все — даже те, кто Сергея видел раз в жизни, и главным образом вспоминают про пьянство.

Про это сам Довлатов написал очень много, он этой своей слабости не скрывал. Но ведь его жизнь совсем не из одного этого состояла. Сергей каждый день вставал в шесть утра и садился за стол. Работа для него была превыше всего. Почти во всех воспоминаниях у него на нее просто не остается времени из-за непробудного пьянства. На самом деле он не пил годами, месяцами и был абсолютно другим человеком, чем его представляют случайные знакомые.

Мне жаль, что пошлость, которую ненавидел Сергей, заслоняет его действительно уникальный образ.

• Весь цвет ленинградской богемы. Е. Рейн, А. Кушнер, Л. Лосев, С. Довлатов и многие, многие другие. Иных уж нет... Начало 70-х.
• Сергей и Елена Довлатовы, Наталья Шарымова и Катя Довлатова на праздновании первой годовщины газеты «Новый американец». 14 февраля 1981 года, Брайтон-Бич.
• В редакции «Нового американца». 1980 год, Нью-Йорк. Фото Нины Аловерт.
• Катя и Сергей Довлатовы. 1981 год, Нью-Йорк. Фото Нины Аловерт.
• С сыном Колей. 1983 год, Нью-Йорк.

Фото П. Кассина, Л. Волковой, репродукции В. Горячева и из книги «Малоизвестный Довлатов»

Несмотря на сложную личную жизнь прозаика, Елена – та, кто оставался с Довлатовым в иммиграции до смерти писателя.

Елена появилась на свет в 1939 году в Ленинграде. Отец девочки ушел на войну в морскую пехоту и вернулся инвалидом. Военная служба лишила папу возможности в будущем получить визу и ездить за границу.

Когда война закончилась, Елена отправилась в школу. Тогда ей исполнилось семь лет. Закончив учиться, работала на разных должностях.

Карьера

В 1965 году Елена сошлась с Сергеем Довлатовым, а чуть позже познакомилась с мамой писателя. Нора Сергеевна поняла, что девушка грамотна, и пригласила Елену пройти экзамен на должность подчитчика. Девушка правильно написала слово «коридор» без двух «р» и получила работу.

Елена Довлатова проработала с мамой Сергея 13 лет. За это время у них с писателем родилась дочь Екатерина. Но в 1978 году Елена с Катей эмигрировали. Сначала женщина с дочкой некоторое время провела в Италии, затем отправилась на постоянное место жительства в Нью-Йорк.

Вскоре Елена устроилась на работу в «Новый журнал», редактором которого был Роман Гуля. Но это место она занимала недолго. Затем приступила к работе в «Новом русском слове». Здесь карьерная биография Елены сложилась как нельзя лучше. Спустя год после приезда в Нью-Йорк к Елене с Катей присоединился Довлатов с мамой.

С 1980 года Сергей Довлатов стал выпускать журнал «Новый американец». Издание стало конкурентом для газеты, в которой работала Елена. Для женщины создали условия, при которых Довлатовой пришлось уволиться.

Личная жизнь

Жить с Сергеем Довлатовым было сложно. Пара познакомилась, когда у писателя был роман с Асей Пекуровской. Елена с Довлатовым впервые встретились в троллейбусе. Тогда они проехали вместе две остановки, а потом некоторое время шли по одной улице. Елена направлялась в гости к художнику, а Довлатов домой. В течение трех лет молодые люди пересекались на улице. Когда Сергей приехал в отпуск из армии, они случайно столкнулись возле кафе «Север». С тех пор начались сложные отношения девушки с прозаиком.

В 1966 году у Елены и Сергея родилась дочь Катя, но только в 1968 году он развелся с женой Асей. После рождения дочери пара переехала жить к Норе Сергеевне. В 1995 году Екатерина приехала в Москву и осталась жить в столице.

На Елене Сергей женился в 1969 году. Спустя год у Довлатова родилась вторая дочь от Пекуровской. Девочку назвали Марией. Маша впервые увидела отца только на его похоронах. В 1973 году Ася иммигрировала в Америку и забрала дочь.

В 1971 году Сергей оформил развод с Еленой Довлатовой. Писатель до конца жизни не мог определиться, кого из двух женщин он любил больше.

В 1972 году Сергей уезжал в Таллин. Там он познакомился с Тамарой Зибуновой, у которой останавливался жить на квартире. В 1975 году она родила писателю дочь Александру. В том же году Довлатов вернулся в Ленинград.

Елена долго решалась на эмиграцию. Но когда назначили день отъезда, стали возникать препятствия. То Катя болела, то сама Елена, то снова Катя. А за пару дней до отбытия Довлатова сломала руку. Уезжала из СССР с гипсом.

Когда Сергей с Норой Сергеевной приехали в Америку, Елена встретила их на вокзале. Первое время Довлатов воспринимал жену как американскую женщину. Они вновь стали жить вместе с Еленой и Екатериной.

Сначала семья обустроилась в частном доме, но потом переехала в квартиру в Квинсе. Со временем жилищные условия улучшились. Елена Довлатова в эмиграции родила прозаику сына Николая 23 февраля 1984 года (по некоторым данным 23 декабря 1981). Американское имя ребенка – Николас Доули.

В 2001 году свет увидела книга «Сергей Довлатов - Игорь Ефимов. Эпистолярный роман». Ефимов давно хотел издать роман, но издательства отказывали ему. Выпустить книгу согласилось только издательство «Захаров».

Довлатов завещал авторские права на творчество Елене, а она знала, что писатель был против публикации данной переписки. В итоге женщина добилась запрета на дальнейшие издания книги. Но тираж в 15 000 экземпляров отменить уже не смогла.

В сентябре 2007 года в северной столице открыли доску памяти Сергею Довлатову на доме, в котором он жил с Еленой. В честь события Довлатова с дочерью приезжали в Санкт-Петербург.

Елена Довлатова сейчас

Сейчас Елена Довлатова на пенсии, живет в Америке. Она любит отдыхать и хорошо это делает. Со старой работой жену прозаика связывает только один заказчик, которому она периодически печатает текст.