В ушедшем ХХ веке Русская православная церковь, по слову Святейшего Патриарха Алексия II, “пережила беспрецедентные гонения, воздвигнутые богоборцами на веру Христову”. Сколько всего священнослужителей и мирян пострадало? Точного ответа на этот вопрос сегодня не даст никто.

Гонения на Церковь, начавшиеся с 1917 года, приняли массовый и ожесточенный характер уже в 1918 году, а своего апогея достигли в 1937 -1938 годах. По данным правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, лишь в 1937 году было арестовано 136 900 православных священно- и церковнослужителей, из них расстреляно 85 300; в 1938 году арестовано 28 300, а расстреляно 21 500.Однако “Бог поругаем не бывает”.

Репрессии не только не смогли уничтожить Церковь, но, в известной мере, стали тем горнилом, в котором она избавилась от греховной расслабленности, закалилась, окрепла. И к 2000-летнему юбилею Рождества Христова принесла обильный “плод спасительного сеяния”: в августе Освященный Архиерейский Собор канонизировал 1154 святых мучеников и исповедников российских ХХ века.

В сонм новоправославленных русских святых вошли и представители старинной священнической династии Правдолюбивых, которая вот уже почти 300 лет несет крест служения на благо Церкви и Отечества. Узнав о таком необычном факте, я разыскал одного из “династических” священнослужителей.

Это – протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбов, настоятель столичного храма Троицы Живоначальной в Троицком-Голенищеве. Он – магистр богословия, профессор Московской духовной академии и Православного Свято-Тихоновского богословского института, преподает “Литургическое богословие”. Перед беседой о.Сергий развернул на столике “генеалогическое древо”, составленное его братом, протоиереем Михаилом Анатольевичем Правдолюбовым. Поверх “древа” собеседник положил старую фотографию из семейного архива. Тяжко вздохнул, глядя на ее, и начал так: – Фотоснимок был сделан 31 июля (н.ст.)

1924 года в Касимове, что на Рязанщине, в особый для семейства день свадьбы. Тогда мой прадед по отцу -протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов и его жена Клавдия Андреевна (они сидят в центре, между ними примостился внук Анатолий – он и станет в свой срок моим отцом) благословили семейный союз дочери Антонины (вот она, среди стоящих пятая слева) и Алексея Ключарева (четвертый слева, с “бабочкой”).

– Как-то даже странно, отец Сергий: свадьба – а никто на снимке не улыбается.

– Есть такие стихи: “Надо думать, а не улыбаться, надо книжки трудные читать.”

Вообще-то впечатление такое, что, глядя в фотообъектив, Правдолюбовы на самом деле как бы тревожно всматривались в будущее – что принесет оно им и всей стране, земля которой к тому времени едва успела впитать в себя кровь гражданской войны? Не могла семья ждать чего-то доброго от советской власти, изначально заявившей о себе как о яростной “воинствующей” гонительнице Церкви.

Потому так неулыбчивы лица Правдолюбовых в день семейного торжества?

– Что же принесло “будущее” вашим предкам?..

– Глава семейства протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов служил в Успенском храме в Касимове, многие годы преподавал в здешнем духовном училище, был инспектором церковно-приходских школ уезда. Для отдохновения души он всю жизнь занимался цветоводством.

Его арестовали 6 ноября 1937 года в связи со сфабрикованным чекистами “делом о контрреволюционной организации бывшего белого офицера, священника Николая Динарьева”. Прадед, к старости начавший слепнуть, спросил старшего опергруппы: “Можно взять с собой глазные капли?” Тот ухмыльнулся: “Тебе, старик, уже никакие капли не потребуются.” Через полтора месяца, 23 декабря 1937 года, безвинного пастыря Правдолюбова расстреляли в Рязани. В 1956 году он был реабилитирован.

К моменту смерти отца уже погиб его старший сын Владимир (вот он на фотографии – замыкает ряд стоящих справа), мирянин. Он был кандидатом богословия, доцентом во Втором московском университете. В ходе массовых послереволюционных гонений против Церкви Владимира Анатольевича впервые арестовали в 1918 году. Вернувшись из заключения, он озаботился судьбами беспризорных детей: в то голодное, холодное время Правдолюбов устроил в Москве уникальный детдом, питомцы которого изучали литературу и искусство.

Владимир Анатольевич был знаком с Сергеем Есениным и Айседорой Дункан, и по его приглашению они однажды выступали в этом детском доме. Власти с подозрением относились к нестандартной общественной деятельности Владимира Анатольевича, и под надуманным предлогом его в 1925 году вторично арестовали и выслали на Соловки. Там ему пришлось томиться три года. В заключении у Владимира Анатольевича выкрошились все зубы. После освобождения он жил в Сергаче, преподавал в техникуме.

“Органы” пронюхали, что Правдолюбов продолжает заниматься богословием – написал жития трех святых своей родной касимовской земли. Опять арест и – карагандинские лагеря. Владимира Анатольевича расстреляли 4 октября 1937 года… И вот на юбилейном Архиерейском Соборе в числе многих новомучеников были причтены к лику святых протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов и его старший сын Владимир. Между тем недолго оставалось ждать пополнения списка святых Правдолюбовых.

– Хотите сказать, что позднее был канонизирован еще кто-то из вашей династии?

– Именно так. Не далее как 30 ноября минувшего года Синодальная комиссия по канонизации святых, возглавляемая митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием, признала достойными наряду с другими новомучениками быть причтенными к лику святых протоиерея Сергия Анатольевича Правдолюбова и священника Николая Анатольевича Правдолюбова.

Это – еще два родных сына Анатолия Авдеевича. В конце декабря 2000 года Священный Синод утвердил решение комиссии по канонизации святых. – Какие же испытания выпали Сергию и Николаю? – Братья были яркими, авторитетными среди своей паствы проповедниками, и чекисты только и искали случая, чтобы расправиться с ними.

В 1935 году они сфабриковали так называемое “дело блаженной Матроны Анемнясевской” и заодно с ее почитателями, как говорится, “замели” и двух пастырей Правдолюбовых, а также сына одного из них, Анатолия (уже повзрослевшего “мальчика с фотографии”, моего будущего отца). Он был музыкально одаренным человеком. В 1933 году сам Ипполитов-Иванов принял его в свой класс, но буквально через месяц из-за “поповского происхождения” Анатолия вышвырнули из консерватории, и он вернулся в Касимов, в отчий дом.

Когда арестовывали его отца и дядю, чекисты, вызнав, что Анатолий, помимо музыки, занимается и поэзией, предложили ему написать сатирические стихи против отца-священника. Молодой человек, естественно, отказался это делать и вместе с отцом и дядей был выслан на Соловки. Вернулись они оттуда едва живые через пять лет, в 1940-м. Протоиерею Сергию Анатольевичу Правдолюбову власти не разрешили жить в Касимове, и пришлось ему перебраться с семьей в Лебедянь.

В 1944 году пастыря вновь лишили храма, отправив его на каменоломни под Малеево. То была настоящая каторга, окончательно подорвавшая здоровье Сергия Анатольевича. Вернувшись к семье в 1947-м, он прожил только три года. Его брату Николаю после Соловков было запрещено служить в Касимове. Однажды к нему приехали верующие из Елатьмы, взмолились: “Власти грозят заколотить храм – нет священника. Иди к нам служить, отец Николай!..” То был момент выбора: “или – или”. Священник обратился за советом к маме.

Клавдия Андреевна встала под образа, долго молилась. Затем сказала: “Иди служить, благословляю”. Вскоре священника беспричинно арестовали, а 13 августа 1941 года – уже шла война! – его при загадочных обстоятельствах расстреляли прямо во дворе рязанской тюрьмы. До родственников дошли слухи, что в заключении священник стал терять рассудок, часто кричал, поминая жену Пелагею: “Поля, спаси меня от Сталина!..” – Итак, в вашем роду уже четверо святых.

Это потрясающий пример жертвенного служения ваших предков Церкви. Скажите, можно ли считать священнические династии, подобные правдолюбовской, особым феноменом русской церковной жизни? – Я сказал бы так, что “династическое священство” было более обычным явлением в старой России, нежели нам сейчас это кажется. Ведь духовенство представляло собой целое сословие, священники роднились между собой, их дети находили своих суженых в той же церковной среде. Постепенно возникали династии.

С другой стороны, нельзя считать, что их было множество, ведь далеко не все дети священников шли по отцовским стопам: одних привлекала медицина, других наука, третьих – преподавательство. Были, что поделать, и случаи, когда из семей священников выходили революционеры – те же Чернышевский, Добролюбов. Пусть не из семьи священника, но все-таки из церковной, из семинарской среды вышел печально знаменитый Джугашвили-Сталин. Кого тут ругать и винить?

Такие случаи были результатом задолго до того начавшегося в России духовного кризиса. Но вот в наше время, после того, как семьдесят лет народ был почти лишен духовного окормления, происходят события, говорящие о том, что в людях вовсе не отмерло религиозное чувство. Я много думал, к примеру, почему академик Андрей Дмитриевич Сахаров вдруг стал искать покаяния и бороться против своего же “детища” – водородной бомбы?

Потом узнал, что, оказывается, дед Сахарова был протоиереем, служил в соборе в Арзамасе. Думаю, в какой-то момент в Сахарове проявил себя некий “ген покаяния”. Нет, академик, скорее всего, не стал верующим человеком, но в нем пробудилась глубокая внутренняя совестливость, возникло чувство покаяния – то, о чем его дедушка всю жизнь говорил и в храме, и дома. Поэтому с религиозным влиянием на человека не все так прямолинейно и однозначно, как нам, возможно, этого бы желалось.

Здесь кроются тайны, к которым почти невозможно найти ключ. Если вернуться к династии Правдолюбовых как таковой, не только “священнической”, то в ней были и известные в Петербурге и Рязани хирурги, и профессор математики Харьковского университета, в детстве своем исписывавший ворота отца и деда математическими формулами. Даже старший сын протоиерея Анатолия Авдеевича Правдолюбова – Владимир не пошел в священники, занялся “только богословием”. А какой огромной силой веры он обладал!..

– Известны ли вам еще ныне существующие старинные священнические роды?

– Наш род, конечно, не является единственным. Лично я знаю пять таких мощных, известных династий. В Москве – это Соколовы и Коляды, в Рязани – Смирновы, в Ярославле – Мальцевы, в Липецкой епархии – Кондратюки. И это наверняка не все из сохранившихся и продолжающих развиваться династий. Их истории, судьбы духовных лиц, нынешнее служение в условиях свободы – благодатное поле для пытливых исследователей церковной жизни.

2.02.2011
Протоиерей Михаил Правдолюбов
К 8-летию со дня кончины архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

Свои воспоминания об отце Иоанне (Крестьянкине) я не записывал очень долго. Мне казалось - все пишут. Напишут всё, что только можно! Но когда я прочитал то, что было написано действительно очень многими, захотелось написать и мне, тем более что многие годы на исповеди я приводил людям мнения отца Иоанна по самым разным вопросам.

Я работал на протяжении всего Великого поста 2005 года, к Пасхе закончил и отправил в Печоры. Отец Иоанн прочитал эти заметки и одобрил их. Он ничего не велел убирать, ничего не сказал против, и теперь эти заметки для меня самого очень и очень дороги. Ведь отец Иоанн сам их читал, он со всем согласился! Не сказал, что я что-нибудь написал от себя. А Татьяна Смирнова, после того как они прочитали в Печорах мое «творение», позвонила в Москву и сказала: «Нам очень понравилось! Хорошо! Но почему же так мало?» - «Да у меня почти двадцать страниц - это совсем немало», - подумал я, но потом, также мысленно, с Татьяной Сергеевной согласился: действительно, об отце Иоанне можно писать и писать! Но, к сожалению, того, что еще можно и нужно о нем написать, прочитать он не сможет.

Так что эти воспоминания, как бы они написаны ни были, ценны уже тем, что их читал и одобрил сам архимандрит Иоанн (Крестьянкин).

* * *

Мои родители, протоиерей Анатолий и Ольга Михайловна Правдолюбовы, всегда были очень близки к отцу Иоанну (Крестьянкину). Когда отец Иоанн служил в селе Троица-Пеленица (Ясаково) Рязанской епархии, мой папа в те же годы служил в городе Спасск-Рязанский. Эти приходы были ближайшими друг к другу и мои родители часто виделись с отцом Иоанном. Уже тогда они относились к нему как к старцу, хотя разница в возрасте моего папы и отца Иоанна была всего четыре года. Особенно близкими отношения поддерживались у них в то время, когда отец Иоанн служил на последнем своем приходе Рязанской епархии - в Никольском храме города Касимова. Это время хорошо запомнили и мы, дети, тогда уже достаточно взрослые. Запомнились продолжительные богослужения отца Иоанна - всенощные бдения с литией, акафистами и очень продолжительными проповедями.

Недолгим было служение отца Иоанна в Касимове, но запомнилось оно как очень большой и значительный период нашей жизни. Объяснить я это могу тем, что для самого отца Иоанна каждый день был очень важен, потому и окружающими время воспринималось иначе. В тот достаточно небольшой период времени вместилось множество событий: богослужения, проповеди, поездки отца Иоанна, после которых он обязательно устраивал встречи, на которые собирал близких себе людей: моих родителей со всеми детьми, моего дядю - протоиерея Владимира Правдолюбова с семьей, и эти беседы затягивались до самой глубокой ночи. Для детей это были очень важные встречи: мы были свидетелями бесед священнослужителей, обсуждения их пастырских проблем, вопросов богослужения.

На одной из таких встреч отец Иоанн как-то заговорил о монашестве. Он обращался при этом к моим тетям - Вере Сергеевне и Софии Сергеевне, как бы наталкивая их на мысль о принятии ими монашеского пострига. Отец Иоанн до поступления в Псково-Печерский монастырь не был монахом, и Вера Сергеевна подумала: «А сам-то отец Иоанн какой? “Серенький?” Ведь не монах же он!». Вдруг отец Иоанн повернулся к Вере Сергеевне и сказал с улыбкой: «Серенький я, серенький! Ну и вы оставайтесь пока серенькими».

Отец Иоанн иногда мог тонко и пошутить. Однажды после всенощного бдения он очень долго, часа полтора, говорил проповедь. Закончив, подошел к певчим и спросил: «Никто из окна не упал?» Моя тетя, София Сергеевна, тут же ответила: «А что, уже полночь?» Отцу Иоанну ее ответ очень понравился.

В Касимове отец Иоанн начал совершать таинство елеосвящения для всех желающих. Раньше такого никогда не было, считалось, что собороваться можно только в тяжелой болезни. Отец Иоанн, соглашаясь с таким отношением к соборованию, долго убеждал моего папу, протоиерея Анатолия, и дядю, протоиерея Владимира, что время наступило такое, что совершенно здоровым считать себя вряд ли кто может - у каждого есть какие-то свои болезни. Поэтому один раз в год можно собороваться всем, и надо заранее объявлять в храме о совершении таинства соборования, чтобы собирались в назначенное время все желающие. Протоиерей Анатолий и протоиерей Владимир согласились с отцом Иоанном, но впервые такое соборование провели все-таки не в храме, а в доме моей бабушки - Лидии Дмитриевны. Это произошло в феврале 1967 года.

Собрались вместе две семьи: отца Анатолия и отца Владимира. Были здесь и дети, и пожилые люди. Таинство совершали отец Иоанн, мой папа и дядя. Они всех по очереди помазывали елеем, священники помазывали друг друга. Через некоторое время таинство елеосвящения совершили в Никольском храме и затем стали совершать его ежегодно. Не знаю, как происходило это в других местах, но такая традиция постепенно установилась повсеместно.

О том, как часто можно причащаться, отец Иоанн говорил, что один раз в месяц можно причащаться всем. Только некоторым он благословлял причащаться один раз в две недели. Чтобы он благословлял причащаться более одного раза в две недели, я не слышал.

Об исповеди отец Иоанн говорил, что в наше время вполне допустима исповедь как подробная, так и краткая. Во время поста, когда желающих исповедоваться и причаститься святых Христовых Таин бывает великое множество, для подробной исповеди просто нет времени. Когда есть время, нужно исповедоваться подробно, а когда времени для этого не хватает, ничего страшного нет в том, что исповедь совершается кратко.

Из Касимова отец Иоанн уехал на второй день праздника Сретения Господня, 16 февраля 1967 года, но связь с ним у нас не прекратилась. Отец Иоанн поступил в Псково-Печерский монастырь уже монахом - постриг он принял от Глинского старца схиархимандрита Серафима (Романцова; прославлен в лике святых в 2010 г.). Я впервые увидел отца Иоанна в монашеской мантии и клобуке, когда приехал к нему в монастырь. Мы, дети отца Анатолия Правдолюбова, очень часто стали посещать Печоры, чтобы получить благословение отца Иоанна, услышать его наставления, помолиться на монастырских службах.

Город Печоры расположен в таких широтах, что весной и в начале лета здесь стоят настоящие белые ночи, а в зимнее время - постоянный мрак. Где-то часам к десяти дня становилось светло, а в четыре часа - уже сумерки. Так что утром идешь на службу в монастырь в темноте, а к вечерней службе - почти во мраке ночи. Паломников в монастыре с поступлением сюда отца Иоанна стало особенно много. Когда мы приезжали в обитель в летнее время, то обязательно встречали кого-нибудь из знакомых - из Рязанской области или из Москвы. Зимой паломников было значительно меньше, поэтому мне особенно нравилось приезжать в Печоры в зимнее время.

Поезд из Москвы прибывал на станцию Печоры-Псковские очень рано - около пяти часов утра. Первый автобус, отвозивший людей в город, уже стоял у здания вокзала и отправлялся, когда поезд еще стоял на станции. После московской жизни люди попадали как бы в другой мир: тишина, белый снег, мороз, тротуары посыпаны песком, а не солью, как в Москве. Подходили к монастырю, огромные ворота которого были еще закрыты. Все молчали, говорить никому не хотелось, ждали, когда монах-привратник откроет ворота. Высоко над воротами висела большая икона Успения Божией Матери, а перед ней всегда горела красная лампада. Наконец, монастырские ворота приоткрывались и паломники по одному входили на территорию монастыря. Войдя, совершали крестное знамение, кланялись и проходили через каменную арку надвратного Никольского храма туда, откуда начинался Кровавый спуск к древней пещерной церкви Успения Божией Матери, где вот-вот должен был начаться братский молебен. Во мраке раннего утра были видны фигуры монахов, спешивших к началу молебна.

В Успенском храме в это время всегда было темно, только горели лампады, даже свечей на подсвечниках почти не было. В монастыре так было принято, чтобы и братский молебен, и полунощница, совершаемая сразу же после молебна, совершались при естественном освещении лампад. Главным во время молебна было чтение Евангелия - зачало 43-е от Матфея: «Рече Господь Своим учеником: вся Мне предана суть Отцем Моим…» . Особенно проникновенно и значительно звучали слова: «Возмите иго Мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть» . А в полунощнице, конечно же, самым значительным было песнопение «Се Жених грядет в полунощи…». Также в полной темноте монахи вставали стройными рядами перед иконой Успения Божией Матери, главной святыней монастыря, и пели неторопливо и просто: «Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: недостоин же паки, егоже обрящет унывающа…». Казалось, что монахи более размышляют над словами этого прекрасного песнопения, чем поют. Отец Иоанн никогда не пропускал братского молебна, и голос его всегда можно было различить в этом простом хоре монастырской братии.

После полунощницы отец Иоанн проходил в алтарь и вставал около жертвенника - он вынимал частички из просфоры за множество людей, каких он знал и кто просил его помолиться. Делал он это строго до Херувимской песни, перед которой отходил от жертвенника и больше уже частичек не вынимал. Однажды он поделился своими чувствами, какие испытывал во время своей молитвы за людей - живых и умерших. Он говорил: «Люди как будто идут мимо меня, чем ближе к Херувимской песни, тем скорее они хотят пройти. Торопят друг друга и как бы подталкивают в плечо, чтобы я успел их помянуть…».

Для нас стало потребностью ездить в Печоры, а наши родители только приветствовали стремление своих детей попасть в монастырь и желание на каждый важный жизненный шаг получать благословение отца Иоанна.

На службу в армии отец Иоанн благословил меня образом преподобного Сергия Радонежского. Получил я также его благословение на поступление в семинарию. Благословляя, отец Иоанн сказал: «Поступай в семинарию, а затем и в духовную академию». Когда я уже работал над кандидатским сочинением, отец Иоанн благословил меня иконой апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Тема сочинения была очень сложной - богословской, христологической, и, благословляя меня иконой святого Иоанна Богослова, отец Иоанн как бы давал понять, что я справлюсь с этой работой.

Когда же пришло время женитьбы, мы с моей будущей женой Любовью Дмитриевной прежде всего поехали к отцу Иоанну, потому что решили соединить свои жизни только в том случае, если будет на то его благословение.

Мы пришли к отцу Иоанну и рассказали ему о своем намерении. Отец Иоанн сказал нам на это: «Сегодня после вечернего богослужения в Успенской церкви будет совершаться монашеский постриг. Приходите, помолитесь, а потом уже будем решать, что вам делать - постриг принимать или в брак вступать».

Можно представить, с какими чувствами мы ушли от отца Иоанна. Целые сутки мы не знали, каков будет его ответ, а вечером того дня, как и сказал нам отец Иоанн, молились в Успенском храме. Во мраке, почти в темноте совершался монашеский постриг. Горели свечи и лампадки, монахи тихо пели «Объятия Отча…», постригаемый в белой длинной одежде полз по каменному полу храма, иеромонахи и архимандриты, среди которых был и отец Иоанн, прикрывали его своими мантиями. Было торжественно и печально. После пострига мы пошли в тот дом, где остановились, и только вечером следующего дня снова были у отца Иоанна.

Ни о чем не спрашивая, он благословил нас на брак иконами Нерукотворного образа Спасителя и Божией Матери «Иерусалимская». При этом мы получили от него неоценимые наставления. Отец Иоанн говорил нам о браке как о таинстве и сказал такие слова, которые запомнились на всю жизнь. «Семья - это домашняя церковь, - говорил отец Иоанн. - У вас всегда перед мысленным взором должна быть такая картина: икона Спасителя, брачное ложе и детская колыбель. Брак - это таинство. А какое чудо - рождение детей! “Господи, Ты видел, как ткалась моя плоть!”» - процитировал он один из псалмов в русском переводе.

Говорил отец Иоанн и о том, что в христианском браке любовь никогда не исчезает, она, напротив, с годами становится только больше, и чем дольше живут супруги вместе, тем больше и больше любят друг друга.

Получил я благословение отца Иоанна и на принятие диаконского сана. В то время я был иподиаконом Святейшего Патриарха Пимена. Благословив, отец Иоанн сказал: «Будь в послушании у Святейшего Патриарха: как он скажет, пусть так и будет». Ждал я достаточно продолжительное время… Наконец, однажды, после всенощного бдения в Елоховском соборе, когда уже задернули завесу, услышал, что Святейший Патриарх Пимен подзывает меня со своего патриаршего места с правой стороны престола и говорит: «Завтра я тебя буду рукополагать». И вот в воскресный день 5-й седмицы Великого поста, в день памяти преподобной Марии Египетской, 1 апреля 1979 года, Святейший Патриарх Пимен рукоположил меня во диакона и назначил в храм святых апостолов Петра и Павла в Лефортове .

Когда я рассказал об этом отцу Иоанну, он вспомнил годы своего заключения. «В 1950 году я сидел в Лефортовской тюрьме, - сказал он. - И все, кто был со мной в камере, слышали звон Петропавловского храма. Он находится близко от тюрьмы, и мы всегда знали о важных моментах службы и особенно усердно молились в это время».

Теперь, когда я приезжал в Псково-Печерский монастырь уже в сане, то обязательно служил вместе с монахами. Когда я получил двойной орарь, монахи приносили мне из ризницы широкий архидиаконский орарь со словами, вышитыми на нем: «Свят, Свят, Свят…». Приходилось мне служить и с отцом Иоанном. Это было большим утешением. А однажды я служил с отцом Иоанном на приходе - в селе Юшково.

Это был Ильин день - храмовый праздник прихода. Храм с домиками около него был более похож на скит, чем на приходскую церковь. Здесь служил отец Паисий, монах. Жили при храме и несколько стареньких монахинь. Отец Паисий всегда приглашал отца Иоанна послужить у него в этот день, и много лет отец Иоанн принимал это приглашение. Юшково находится километрах в пятнадцати-двадцати от Печор, и поэтому, приехав утром на поезде из Москвы, я успел добраться до этого храма еще до начала службы. Когда отец Иоанн увидел меня в алтаре, то очень удивился и спросил: «Как ты здесь оказался?» - «Приехал специально, чтобы вместе с вами помолиться», - ответил я. - «Будешь служить?» - спросил отец Иоанн. - «Если вы благословите - буду». - «Обязательно служи!» - сказал о. Иоанн.

Это был замечательный день! Перед началом литургии отец Иоанн служил молебен с акафистом пророку Илии и водоосвящением, около него был народ, все пели. После литургии - крестный ход с окроплением народа и храма. Как будто отец Иоанн снова оказался на приходе. Он разговаривал с людьми - к нему подходили целыми группами и семьями. И все это на природе, среди зелени травы и деревьев. Светило солнце и было очень тепло - лето в самом разгаре! После того, как закончилась служба и крестный ход, отец Иоанн пошел окроплять прихрамовые постройки. «Пойдемте, окропим святой водой хижину Марии», - сказал он о маленьком домике одной из монахинь, к которому и направился. И правда, этот маленький домик похож был более на хижину, чем на дом. У всех на лицах были радостные улыбки, а монахиня Мария была просто счастлива от того, что отец Иоанн пришел к ней в дом и окропляет святой водой ее жилище.

Потом была трапеза в доме отца Паисия. И снова - общение с людьми и очень интересные разговоры. Один из священников спросил отца Иоанна, можно ли считать Чернобыльскую катастрофу апокалипсической и не является ли Чернобыль той самой «травой полынь», о которой говорится в Апокалипсисе? «Я бы не стал так прямо называть эту аварию на атомной станции прямым исполнением Апокалипсиса, - отвечал отец Иоанн. - Нужно очень осторожно относиться к толкованию Апокалипсиса, и не случайно Церковь не принимает очень многих его толкований. Есть толкование Апокалипсиса святого Андрея Кесарийского - вот это толкование Церковью принимается, его можно читать. Остальные - очень сомнительные!» Говорил также отец Иоанн о том, что очень нехорошо, когда церковные книги и иконы продаются в обычных магазинах рядом с самым разнообразным товаром. «Этого не должно быть!» - сказал он. Говорил также, что у каждого человека должна быть тесная связь со своим ангелом-хранителем. Одним словом, темы разговора были самые разнообразные, но, к сожалению, беседа оказалась непродолжительной - отец Иоанн должен был ехать в монастырь.

Под горкой, на которой стоял храм, отца Иоанна ждала машина - «Волга», которую отец Паисий заранее для него вызвал. Все мы спустились с горки к этой машине, а отец Иоанн, подойдя к молодому водителю, дал ему конфетку. «Нет, я не буду», - ответил тот. Отец Иоанн воскликнул: «Какое воздержание!» Рядом с «Волгой» оказалась еще одна машина - «Нива», и священник, который на ней приехал, потянул отца Иоанна к этой машине, упрашивая его поехать вместе с ним. «А где ваш спутник, высокий молодой мужчина?» - поинтересовался отец Иоанн, потому что все видели этого священника в храме во время службы, окруженного целой группой своих прихожан. «А вот он!» - ответил батюшка и открыл багажник своей «Нивы». В нем оказался скрюченный буквально в два раза мужчина лет тридцати ростом под два метра. Батюшка затолкал его туда для того, чтобы освободить место для отца Иоанна. «Как вам не совестно?! Что вы делаете? Как можно так издеваться над человеком?!» - сурово сказал отец Иоанн. - Не поеду я с вами!» А мне велел садиться на заднее сиденье «Волги», сам сел рядом со мной, и так мы ехали до самого монастыря, продолжая беседу.

На следующий день этот священник, увидев меня в монастыре, сказал: «Как я тебе завидую: ты ехал вместе с отцом Иоанном!»

Где-то в середине восьмидесятых годов началась первая смута о номерах. Тогда это были не ИНН, а новые пенсионные документы. Нужно было заполнять какие-то анкеты, в которые требовалось вписать определенный номер, в каждой анкете свой. Начали говорить о печати антихриста и о недопустимости заполнения таких анкет. Меня постоянно спрашивали, как к этому относиться. Я считал, что ничего особенного в этом нет, но хотелось узнать мнение отца Иоанна. В одну из своих поездок в Печоры я подробно изложил отцу Иоанну все то, что смущает людей. Отец Иоанн мне лично отвечал так. Никаких номеров бояться не нужно. Цифры - всюду: на часах стоят цифры, на документах, на страницах книг, где их только нет! Так что же теперь их бояться? Бояться нужно не цифр, чисел и номеров, а нужно бояться греха, который мы совершаем, особенно соблазнов последнего времени. Если мы с легкостью поддаемся этим соблазнам, если с легкостью грешим, то дух антихристов действует в нас, незаметно для нас самих печать антихриста, которую так все боятся, может уже на нас стоять!

Когда же появилось смущение об ИНН, я спросил также и об этом. Отец Иоанн ответил мне, дескать все, что было сказано им о пенсионных документах, следует отнести и к ИНН: никаких номеров бояться не нужно!

В московском храме святых апостолов Петра и Павла я служил достаточно долго - целых 11 лет. Стал уже протодиаконом, служил с двойным орарем, а желание было служить в иерейском сане. Несколько раз я просил у отца Иоанна благословения на то, чтобы подать прошение в Патриархию с просьбой о рукоположении, но он отвечал: «Время еще не пришло, еще рано». Когда же меня стали звать в Рязанскую епархию, я поехал за благословением перейти в эту епархию. Но отец Иоанн ответил: «Ни в коем случае! Оставайся на месте! Будешь ты священником. Когда время придет, все произойдет само собой, безо всякого твоего прошения! А сейчас никуда не стремись, это будет крест напрошенный, свой - не от Бога, а от себя. За 12 лет я был на шести приходах - Летово, Некрасовка, Борец, Касимов… но сам никогда никуда не стремился, меня всегда переводили с разными формулировками: для улучшения церковной жизни, в связи с церковной необходимостью… Сам - никогда! Так и ты - никуда не стремись, все будет в свое время. А впрочем, - прибавил отец Иоанн, видя мое желание перейти в другую епархию, - можешь поступать как знаешь». - «Нет, отец Иоанн, что вы, - ответил я, - без вашего благословения я ничего предпринимать не буду». Видно было, что отец Иоанн одобряет мое настроение.

Прошло еще несколько лет и произошло то, о чем говорил отец Иоанн. В 1990 году, незадолго до нашего храмового праздника - памяти первоверховных апостолов Петра и Павла - я неожиданно получил указ Святейшего Патриарха Алексия II, в котором говорилось, что по моем рукоположении во иерея я назначаюсь в храм Воскресения Христова в Сокольниках. И вот в самый день памяти апостолов Петра и Павла Святейший Патриарх приехал в наш храм, совершил торжественное богослужение, за которым и рукоположил меня во иерея. После литургии Святейший сказал: «Это моя первая иерейская хиротония в Москве». Действительно, после своей интронизации 10 июня 1990 года Святейший Патриарх еще никого не рукополагал.

Сразу же я стал служить на новом месте в Сокольниках, а при первой же возможности поехал к отцу Иоанну. Я рассказал ему все, что со мной произошло, а отец Иоанн, поздравляя меня с рукоположением во иерея, только одобрительно кивал головой. Свое отношение ко всему, о чем я рассказывал, он выразил всего в нескольких словах. Когда мы с ним пришли на службу в Успенскую церковь, то стоявшему рядом со мной в алтаре священнику отец Иоанн сказал: «У отца Михаила все по воле Божией совершается. Его ангел-хранитель за руку ведет».

К тому времени уже несколько лет как не было в живых моих родителей, и в те годы, приезжая к отцу Иоанну, я всегда испытывал к нему сыновние чувства. Тем более теперь, когда я приехал к нему с известием о таком великом и радостном событии, как священническая хиротония, я особенно сильно почувствовал, что приехал как к своему отцу.

Встречи наши с отцом Иоанном проходили обычно в его келье. В назначенное время мы приходили к нему, и первое, что он делал, это вставал перед иконами и читал молитвы: «Царю Небесный», «Егда снизшед, языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва; и согласно славим Всесвятаго Духа», «Не умолчим никогда, Богородице, силы Твоя глаголати, недостойнии…», и мы всегда понимали, что это не просто беседы, а общение, в котором услышим такие наставления, которые должны исполнить, что ответы на наши вопросы, которые мы зададим отцу Иоанну, будут проявлением воли Божией в нашей жизни. Не каждому выпадает такое счастье, когда можно приехать к старцу, задать вопрос, получить конкретный ответ (например, о женитьбе) и быть уверенным в том, что этот ответ и есть воля Божия о тебе.

После молитвы отец Иоанн садился на небольшой диванчик, мне обычно велел сесть рядом с ним по левую от него сторону, старший наш сын, Сережа, садился по правую, а маленький еще Ваня устраивался на небольшой скамеечке у его ног. Любовь Дмитриевна всегда была рядом с младшим сыном - перед отцом Иоанном. И сколько бы времени ни прошло после нашей последней встречи, отец Иоанн всегда нас встречал так, будто виделись мы совсем недавно. А однажды отец Иоанн сказал, после того, как мы не были у него достаточно долго: «Старые друзья встречаются - я очень рад!». Так мы и беседовали: рассказывали о себе, задавали вопросы. Отец Иоанн всегда живо всем интересовался: кто где учится, кто что делает?

Рассказывал он и о себе, говорил иногда, как нелегко ему бывает. «Я шестьдесят лет у себя отбрасываю, а шесть оставляю», - как-то сказал он нам.

Говорил он и о том, как важно священнику на приходе относиться ко всем одинаково и не допускать каких-то особенных чувств к тому или иному человеку. «Чувства зарождаются в голове, - говорил он, - опускаются в сердце и начинают его терзать».

Когда пришло время нашему старшему сыну определяться, как строить свою жизнь, отец Иоанн спросил у него: «Ты хочешь продолжать дело своих отцов?» - «Да, хочу!» - горячо ответил он. - «Священство - это призвание», - сказал отец Иоанн, и это было как благословение нашему Сереже на всю жизнь.

В то время, когда мы ждали ребенка, отец Иоанн сказал нам: «У вас будет мальчик. Назовите его Иоанном». Действительно, на свет появился мальчик, и назвали мы его Иоанном в честь отца Иоанна. Мы решили, что покровителем его будет апостол и евангелист Иоанн Богослов, и день ангела его пусть будет вместе с отцом Иоанном - 13 июля, в Собор двенадцати апостолов.

Задавал я вопрос отцу Иоанну и о духовничестве: как относиться к той проблеме, которая возникает очень остро на многих приходах повсеместно, - к проблеме, когда многие священники считают себя вправе удерживать около себя прихожан и запрещают идти на исповедь к другому священнику.

Отец Иоанн ответил на это так. «Очень важно, чтобы все, что составляет человека, а это - разум, воля, совесть, духовная свобода, чтобы ничего из этого не было нарушено. А если нарушается - начинается болезнь. Как в Евангелии сказано: Христос исцелял слепых, глухих, хромых, прокаженных… (отец Иоанн помолчал, посмотрел мне прямо в глаза) и бесныя. Да, это тоже болезнь, духовная болезнь. А начало болезни выражается в том, что человек лишается собственной воли, сам подчиняет ее воле другого человека. И тогда совесть почти ничего не в состоянии говорить человеку, она заглушена в результате подмены собственной ответственности перед Богом ответственностью кого-то другого».

«Что такое духовничество? - продолжал отец Иоанн. - Это когда духовно опытный старец брал себе духовных чад числом не более двенадцати. И это было такое духовничество, когда старец буквально со своих рук кормил своих детей, а в случае смерти передавал их другому. Вот это действительно духовничество! А у нас на приходах такого быть не может. Здесь должна быть полная свобода! Причины перехода от одного священника к другому могут быть самые разные. Даже то, что у одного священника времени меньше, а у другого больше - это также может быть причиной перехода к другому священнику: зачем же я буду отнимать время у страшно загруженного батюшки, лучше пойду к тому, кто более свободен. И можно, совершенно не смущаясь, идти к менее загруженному священнику. Или, к примеру, священника переводят. Зачем всем его прихожанам ехать за ним на другой приход? Они должны оставаться на месте и идти к тому священнику, кто будет служить у них - в той церкви, которая находится рядом с домом и является приходом этих людей. Я так и говорил всегда своим прихожанам в тех случаях, когда меня переводили: “Оставайтесь на месте, никуда не рвитесь, у вас теперь другой батюшка. Это меня переводят, а не вас!”. А то ведь как получается: на исповеди что-то говоришь, а тебе в ответ: “А вот мой духовник мне благословил то-то делать”. Какой духовник? Где он, этот духовник? Оказывается, где-нибудь далеко-далеко есть батюшка - чей-то духовник. Ну зачем это? Зачем какие-то непонятные сложности? Ну и говоришь в таких случаях: “Делай, что хочешь!” А бывает и так: приходят к батюшке люди и говорят: “Батюшка, мы к тебе последний раз пришли, мы от тебя уходим”. - “Ну и с Богом, идите!”, - отвечает он им. Вот это правильно, так и должно быть!»

«Разделение на приходы существовало всегда, как, я помню, это было в Орле, где я бывал в детстве, - продолжал говорить отец Иоанн. - Но это разделение прежде всего было территориальным. Весь Орел был поделен на определенные районы, которые прикреплялись каждый к своему храму. Одни улицы относились к одному храму, другие - к другому. Весь город был поделен и священники не должны были исполнять требы не в своем районе. Панихиды, причащение, отпевание, крестины… - каждая улица знала свой храм. Но молились все там, где хотели. Даже было так: перед каким-нибудь праздником священник объявлял с амвона, что завтра, например, такой-то праздник и мы все будем молиться в таком-то храме - в том, где престол. И все шли туда. Разделение на приходы должно быть, но все мы составляем единое целое - Церковь и все мы возносим молитвы к Богу как единое целое».

«Вслед за Святейшим Патриархом Пименом, - как-то говорил отец Иоанн, - скажу, что у нас в Церкви должен сохраняться в богослужении славянский язык, старый стиль, а с католиками можно только чай пить».

В конце восьмидесятых годов отец Иоанн говорил о нашем времени как о времени бескровного мученичества. «Вы - бескровные мученики, - говорил он. - А дальше будет еще труднее. Ваше время тяжелее нашего, и вам можно только посочувствовать. Но мужайтесь и не бойтесь! Сейчас везде смущение, смятение и неразбериха, а будет еще хуже: перестройка, перестрелка, перекличка. Наступит время тяжелого духовного голода, хотя на столе все будет».

Провожал нас отец Иоанн также всегда с молитвой. Мы все вставали, молились, отец Иоанн брал кисточку и помазывал всех елеем от разных святых мест, потом кропил каждого святой водой, давал отпить немного из маленькой серебряной кандии, которая у него всегда была в келье именно для этих целей, а затем выливал немного святой воды на грудь. Потом каждого благословлял, и мы уходили от отца Иоанна с новыми духовными силами.

Любовь отца Иоанна к Богу и ко всем людям в некоторой степени передавалась и нам. Поэтому мы всегда так стремимся в Печоры - чтобы получить от отца Иоанна его благодатную, молитвенную помощь и благословение.

————————————————————————————

Когда я служил диаконом, отец Иоанн был однажды в нашем Петропавловском храме. Он приехал на сороковой день по кончине своего двоюродного брата, похороненного на Введенском (Немецком) кладбище, расположенном рядом с храмом, чтобы отслужить на его могиле панихиду. В храм отец Иоанн пришел на раннюю литургию. Его сразу же окружил народ, и отец Иоанн с большим трудом продвигался к главной святыне нашего храма - Почаевской иконе Божией Матери. В это время я уже произносил мирную ектению. На втором антифоне я подошел к отцу Иоанну, чтобы помочь ему подойти к иконе. Но он, посмотрев на меня очень сурово, сказал: «Что ты делаешь? Ты же служишь! Как ты мог отойти от престола?!» Я вернулся в алтарь и с тех пор уже никогда не забывал наставления, которое получил от отца Иоанна: во время литургии от престола отходить нельзя.

Отец Иоанн как-то говорил мне, что любимая его икона Божией Матери - это икона «Взыскание погибших». Отец Иоанн жил в Москве на Сивцевом Вражке и любил ходить в храм Воскресения словущего, что на Успенском Вражке (Брюсов переулок, 15/2; в советское время - улица Неждановой), где находилась эта чтимая икона.

Еще рассказывал мне отец Иоанн о том, как тяжело было ездить ему через всю Москву на трамваях от Сивцевого Вражка в Измайлово, в храм Рождества Христова, где он начал свое священническое служение. «Пока доберешься до храма, уже устанешь», - вспоминал он.

А однажды, когда я приехал в измайловский храм Рождества Христова, его настоятель, наш благочинный, протоиерей Леонид Ролдугин говорит мне: «Иди сюда, что я тебе сейчас покажу!». Он завел меня в алтарь, подвел к жертвеннику и, сняв икону Божией Матери «Иерусалимская», висевшую над ним, подал мне: «Посмотри, что написано на обратной стороне иконы». Я перевернул икону и увидел в нижней ее части небольшую серебряную табличку, на которой было выгравировано: «Московскому храму Рождества Христова, что в Измайлове, колыбели моего священнического служения, от архимандрита Иоанна Крестьянкина. 12/25.10.1998 г.». С тех пор, когда я бываю в этом храме, то прошу отца Леонида: «Можно приложиться к иконе Божией Матери отца Иоанна (Крестьянкина)?»

Часть третья.
Часть первая тут:

Да, особенные это были люди. Вспомним отца Петра Чельцова (Память исповедника Петра (Чельцова; † 1972) совершается 30 августа).

Он был знаком с нашим семейством с семинарских лет. Дело в том, что он родился во Владимирской области. Точнее, теперь это Владимирская область, а тогда был Касимовский уезд Рязанской губернии, и он учился в Рязанской семинарии. До него первым учеником эту семинарию закончил – в 1909 году – мой дядя, Владимир Правдолюбов. Кстати, он тоже прославлен в лике святых. После него – в 1911 году – мой отец, Сергий Правдолюбов. А он окончил первым учеником между ними – в 1910 году. Все три первых ученика прославлены.

Отца Петра, как первого ученика, на казенный счет отправили в Киевскую духовную академию. А у него была невеста на родине, дочка местной просфорни. И вот, когда он приехал на каникулы после первого курса, его предполагаемая теща, которая ею потом, в конце концов, и стала, говорит: «Ну, наш Петенька высоко залетел. Теперь его нам не видать как своих ушей ». И так тростила («тростила, тростить», местное, Касимовское. Означает назойливо говорить одно и тоже.) очень долго. Ему пришлось нарушить устав академии и жениться. Сыграли свадьбу. Он поехал обратно в академию. И вот он входит в здание академии, с лестницы сбегает уже поступивший новый первый ученик Сережа Правдолюбов и говорит ему: «С законным браком вас ». У него все похолодело: «В академии знают ». Он тут же написал прошение об увольнении ввиду того, что он женился. Его уволили, но он не знал, что никто не докладывал начальству о его женитьбе.

(Матушка Мария Чельцова (†1972))

После увольнения он рукоположился и стал служить недалеко от своей родины, в селе Заколпье. Есть такая речка – Колпь, впадающая в Гусь-речку, которая течет через Гусь-Хрустальный, Гусь-Железный. В селе Колпь он родился, а в Заколпье служил и преподавал в церковно-приходской школе. А наблюдателем церковно-приходских школ тогда был мой дед, Анатолий Авдеевич Правдолюбов. Он к нему приехал, побыл на уроках. Отец Петр пригласил его чайку попить. Отец Анатолий рассказал ему, как ребята учатся, Володя с Сережей, и говорит: «А ты зря бросил академию, ты бы закончил ». И он поехал, подал прошение о восстановлении. А женатым священникам как раз дозволялось учиться в академии. Учился он с моим отцом. Кстати, мой папа тоже женился до конца курса. Мама училась на киевских курсах, и когда родился их первенец – мой старший брат Анатолий, ректор владыка Иннокентий ехал на экзамен, а папа – навстречу на извозчике за акушером. И отец Петр говорил: «Я, не считая твоих родителей, первым видел твоего брата ». Так что у нас с отцом Петром такая была связь.

И еще один очень интересный момент. Когда было 50 лет советской власти, я у него был в гостях. И вот, тоже за чашкой чая (у него, кстати, вина никогда не подавали к столу), он говорит: «Ведь это наш с тобой праздник ». Я говорю: «Ну, конечно, мы же граждане нашей страны, и праздники гражданские – тоже наши праздники, мы законопослушные граждане ». «Это, – говорит, – правильно, но не только в этом дело. Я был участником Собора 1917–1918 годов. В то время были конфискованы царские дворцы и дома богачей, и находившиеся в них церкви подвергались разорению, а антиминсы из них выбрасывали прямо на улицу, под колеса пролеток, под копыта лошадей. И вот Собор выбрал делегацию: два митрополита, два протоиерея и пять мирян. Выработали они документ протеста против надругательства и отправились к Ленину. Их принял Бонч-Бруевич, его личный секретарь и руководитель вот в таких делах, протокольных. И он им сказал: “Владимир Ильич занят важными государственными делами и вас, естественно, принять не может. Эту вашу бумажку я ему, конечно, передам, но напрасно вы стараетесь: уж коли мы взяли власть в свои руки, через пять лет от вас ничего не останется”. Прошло пятьдесят, а мы с тобой – два попа, старый и молодой, – сидим и чаек попиваем ».

(Священноисповедник протоиерей Петр Чельцов)

Кстати, мой папа писал кандидатскую диссертацию по поводу статей Бонч-Бруевича. Дело в том, что Бонч-Бруевич был религиовед, сектовед. Он дал описание появившейся тогда секты «Новый Израиль» и так о ней писал, критикуя, что получилась реклама. Что там папа писал, это все в Киеве осталось. Но факт в том, что он писал свою кандидатку по поводу статей Бонч-Бруевича и побаивался, что Бонч-Бруевич это вспомнит. А тот наверняка уже не интересовался всеми этими вещами.

Как служил отец Петр Чельцов, я ни разу не видел. Я к нему просто домой приезжал, как его добрый знакомый, и все.

Практически всю свою жизнь отец Петр был преследуем властью, многие годы ему пришлось провести в заключении, но мы с ним никогда об этом не говорили: думаю, потому, что он воспринимал это как волю Божию, так же, как и наши пострадавшие родные.

Например, мой брат Анатолий пять лет в ссылке провел, с 35-го по 40-й, а в 41-м был мобилизован. И вот замполит вызвал его и говорит: «Как ты можешь воевать за советскую власть, когда она тебя так обидела? » – «Я, – отвечает – верующий человек и знаю, что без воли Божией волос с головы человека не падает. Если я сидел, то по воле Божией. На Бога я обижаться не могу. А вы только орудие в руках Божиих, и на вас я не обижаюсь, буду воевать не за страх, а за совесть ». Это была общая принципиальная позиция их… в том числе и отца Петра, конечно. Надо сказать, так рассуждало не только духовенство. Лихачев, академик, сказал: «Я очень рад тому, что тюремное заключение не озлобило меня, и я нисколько не сержусь на тех, кто это дело организовал ». Это была общая позиция верующих людей.

Во время войны и священников мобилизовали. У нас в родне отец Александр убит на фронте. Это отца Феодора Дмитрева сын, племянник моей бабушки. Не знаю, кем он был там. Писали мало, почта приходила плохо, а убили его очень быстро. Когда его в 36-м рукополагали, вся церковь плакала, потому что знали, что это кандидат на ссылку.

(Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (Кутепов))

Отец Петр Чельцов скончался 12 сентября 1972 года, и его похороны пришлись как раз на один из сорока дней после кончины нашего владыки Бориса (Скворцова) (Епископ Рязанский и Касимовский Борис (Скворцов) скончался 11 августа 1972 года). Когда владыка Борис умер, мы ждали, кого к нам поставят. Были слухи, что владыку Николая (Кутепова) (Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай (Кутепов) скончался 21 июня 2001 года). После смерти владыки Бориса он, епископ Владимирский и Суздальский, временно управлял Рязанской епархией.

Когда умер отец Петр Чельцов, владыка Николай приехал накануне погребения на парастас. Владыка Николай почему-то не взял с собой своих владимирских, а вызвал из Рязани отца Виктора Шиповальникова, отца Павла Смирнова и иподиаконов – Павла Петровича и Бориса. Иподиаконы приехали, а батюшка с протодиаконом не приехали, потому что их какое-то дело задержало. Так вот, когда я приехал, меня Паша встречает и говорит: «Иди к архиерею. Правда, он спит, но ничего ». Я говорю: «Ты что, владыку беспокоить? » – «Он велел, пойдем ». Приходим к нему в сторожку. «Владыка, вот отец Владимир приехал ». Владыка меня благословил и говорит: «Парастаса нигде не найдем. В Туму посылали, там тоже нет. Как будем служить всенощную? » Я говорю: «Владыка, зачем Парастас, по Октоиху соберем службу-то. Канон первого гласа, это известно ». Парастас – это книга, в первой части которой изложена полная панихида, а во второй – заупокойная всенощная. Так вот эту всенощную у нас часто служили, и я знал, какие стихиры берутся из Октоиха. Вот я и говорю: «По Октоиху соберем, владыка ». «Вот тебе, – говорит, – поручение (инициатива ведь наказуема!) собирай ».

Провели спевку, подготовились, отслужили хорошо. Но тут приключился анекдотический момент. Дело в том, что задержавшиеся отец Виктор и отец Павел, протодиакон, приехали перед самой всенощной, и к службе владыка готовился уже с отцом Виктором. А когда со мной владыка обсуждал службу, я ему рассказывал, что 17-я кафизма делится на две части. К первой припев «Благословен еси, Господи », а ко второй – «Спасе, спаси мя ». Он говорит: «Зачем это надо, давай уж на три ». Я говорю: «Как благословите, владыко ». А отец Виктор, когда беседовал с владыкой, говорит: «Что это отец Владимир выдумал на три части кафизму делить, на две надо ». Меня вызвали. Владыка говорит: «Ну что ж вы, отец Владимир? На две надо ». А сам смотрит на меня, и чувствуется, не хочет, чтобы я сказал, что это он придумал. Пришлось сказать: «Простите, владыко ».

(Митрополит Симон (Новиков))

Жизнь земная быстро совершает свой круг. Вот сегодня сороковой день со дня кончины владыки Симона (Воспоминания отца Владимира записывались 10 октября 2006 г.). А рукоположили его во епископа Рязанского и Касимовского к сороковому дню по смерти прежнего владыки – епископа Бориса. Владыка Симон несколько лет был преподавателем Московских духовных семинарии и академии, а последние семь лет до епископской хиротонии – очень авторитетным инспектором Московских духовных школ. Правда, его там непочтительно звали «Совой». Он был довольно широкоплечий, высокий. Представьте: церковь без огней, на вечерней молитве он в греческой рясе, в клобуке сбоку из ризницы выходит, вплывает, (он был очень медленный, благоговейный), прикладывается к иконе, благословляет, все это в полумраке… Видно, поэтому его так и прозвали. Но его все очень любили.

Кстати, вот что интересно. Находились «стукачи», которые ему, как инспектору, докладывали, что происходит. Но как он пользовался полученными сведениями? Если кто-то провинился, он, получив известия об этом проступке, приходил в комнату, где жил провинившийся, и что-нибудь рассказывал из житий святых. Все слушали внимательно – очень интересно он рассказывал. А тот, кто был виноват, понимал, что этот рассказ адресован ему, и если он не исправится, то в следующий раз будет уже не рассказ, а что-нибудь другое. Так он воздействовал на учеников.

С преподаванием отца Симона в семинарии и академии связано много забавных случаев. Вот, например, такое «происшествие» на экзаменах вспоминается. Был в Московской духовной академии преподаватель канонического права, по имени Авенир Матвеевич. А его непочтительные студенты звали «Сувенир Матвеевич». Очень милостивый он был, но очень не любил, когда шпаргалят. На консультации перед экзаменом он говорил: «Отцы, я вас оценками не обижу, только, пожалуйста, без дураков, без шпаргалок ». Люди знали, что Авенир Матвеевич очень снисходительный, и поэтому на экзамен пришел инспектор отец Симон. Система на экзаменах была такая: билеты содержали только номер, а потом по программке студент находил содержание билета под этим номером. Так вот, один батюшка, молдаванин, взял билет и говорит: «Билет номер восемь! » – и кладет его обратно, переворачивая. Авенир Матвеевич взял билет и говорит: «Батюшка, двадцать три ». Отцы – как дети малые – спрашивают: «Какой, какой билет? » Отец Симон говорит: «Батюшка плохо видит, взял билет двадцать три, а ему показалось, что восьмой. А отвечать он будет по двадцать третьему ». После того, как студент взял билет, ему уже не давали садиться, он должен был готовиться тут же, в переднем углу аудитории. Следующим пошел я. И вот этот батюшка – ко мне… попытался что-то спросить. Отец Симон говорит: «Батюшка, если вы не знаете билет, берите другой ». – «Нет, я буду по этому отвечать ». Но после таких событий, когда его уличили, он, наверное, и то, что знал, позабыл. Что-то промямлил он, когда пришло время ему отвечать, а отец Симон и говорит: «Не знаете, батюшка, этот материал, но посмотрим, что вы еще знаете ». Берет программу и с первого до последнего билета стал задавать «краткие» вопросы. Например такой: что такое афинская синтагма? На этот вопрос очень просто ответить, если ты читал, а если не читал, то для тебя это какая-то абракадабра. И вот такими вопросами он его по всей программе провел, и после каждого его молчания: «Не знаете ». «Чем отличаются систематические сборники от хронологических? » Молчание. «Не знаете ». «Скажите, батюшка, какое самое главное, неотъемлемое свойство православного священника? » Тот встрепенулся, говорит: «Любовь к Богу ». «Это правильно, но я вас не об этом спрашиваю ». – «Любовь к своему приходу, добросовестное исполнение своих обязанностей ». – «Это все хорошо, но я вам говорю о другом – честность, батюшка! Идите ». Мы думали, что не то что двойка будет, – единица! И правда, была не двойка, а тройка. Авенир Матвеевич исполнил свое обещание.

Владыка Симон очень простой, демократичный до предела. Вот Анатолий Культинов растерял свои документы, когда поступал. Отец архимандрит сам вышел и собрал. Но все время у меня ощущение его величия, ощущение, что он предстоит пред Богом, благоговеинство в высшей степени. Причем в простых разговорах он не натягивал на себя ничего такого, знаете, сверхсвятого. Просто чувствовалось, что он все время помнит о том, что Бог слышит и оценивает то, что он говорит.

Его очень любили в академии, в семинарии, в лавре. Когда его рукополагали, хиротонию возглавил митрополит Таллиннский и Эстонский Алексий (ныне Святейший Патриарх). Потом он говорил, что это первая хиротония, которую он возглавлял. До того он в хиротониях архиерейских участвовал, но первая, которую он возглавил, была хиротония владыки Симона.

И вот в это время наши старушечки, в том числе и моя теща, путешествовали по святым местам. В Печорах Псковских были и в лавру заехали. Услышали, что в Рязань рукополагают владыку. Теща моя в лавре и спрашивает: «Ну что, владыка нам достался хороший? » «Еще бы, – говорят, – вся семинария, вся лавра плачут о нем. Что у вас там за место такое, куда наш отец Симон уходит? » – «Не беспокойтесь, хорошо ему там будет ». И действительно, владыка Симон с любовью служил здесь. Когда владыка Глеб (Смирнов) (Архиепископ Орловский и Брянский Глеб (Смирнов; † 1987)) рассчитывал быть здесь, в Рязани, владыку Симона выдвигали в митрополиты, в Патриархию, но он отказался. Владыка Глеб говорил: «От большого поста владыка Симон отказался – так он полюбил Рязанскую епархию ».

Как владыка Симон у нас появился, он стал ездить в Касимов часто. Первая служба его была на святителя Иоанна Златоуста перед Рождественским постом. Стал и Великий канон приезжать читать, до него у нас этого не было. Приехали они тогда из Рязани, а в Рязани было мнение, что в Касимове страшные строгости. И иподиаконы спрашивают: «Нас кормить чем-нибудь будут? » Сережка, мой сын, говорит, вот то-то приготовили, то-то. Оживились: «Значит, нас покормят ». А было безмаслие, первая неделя.

После Великого канона угощали владыку и свиту мы в нашем доме за свой счет, то есть приход на угощение ни копейки не истратил. Но наши поставленные исполкомом староста и казначей проставили в отчете крупную сумму «на угощение владыки ». Финорганы умножили на число поездок владыки по епархии и прислали ему такой налог за весь год, что он решил приезжать и не останавливаться на приходе, не обедать. Отслужил, «Бог благословит » – и домой. Отъезжают и поедят где-нибудь в лесу. Но владыка, вероятно, про это дело в конечном итоге забыл, потому что в последнее время говорил: «Из Касимова я никогда не уезжал неутешенным ». Хотя до конца дней своих с улыбкой рассказывал как съел за один обед ведро картошки в Касимове.

Вот еще интересная была история. Он благословил, чтобы легче было угощать, мяско подавать на своих трапезах для тех, кто имеет право его есть. И вот за одним столом мы подали пельмени. Несет моя Нина Ивановна тарелку с пельменями владыке. Он аж отшатнулся. «Владыко, это специальные, рыбные! » Он взял, стал есть. А шофер его, говорит: «Нина Ивановна, а мне можно специальных? » – «Пожалуйста ». Мы, простой народ-то, думаем, что показалось ему, будто для архиерея повкуснее приготовлено. А владыка говорит: «Это он меня проверял ».

Сегодня панихиду по владыке служил отец Михаил, мой сын. Он еще маленьким мальчиком с владыкой Симоном общался. Владыка у нас останавливался перед службой: приведет себя в порядок и от нас едет в церковь. И вот он Мишу забирал с собой в машину. Миша с такой гордостью, знаете ли, ехал с ним. А потом здесь было угощение, владыка в кресле здесь сидел. Однажды, когда владыка уехал, кресло вынесли, маленький Мишенька сел в это кресло, так руки важно положил и говорит: «Наверное трудно быть архиереем! Ведь мясо есть нельзя. Но это же взрослые – они терпеливые ». Примерял себе архиерейские кресла. Есть у нас и кадр старинный: Миша бежит за архиерейской машиной. У него такая шапочка была, как буденовка, с хвостиком. Он бежит за машиной, не хочет, чтобы владыка уезжал. Черная «Волга» идет потихонечку, а Мишенька пятилетний за ней бежит. Сейчас он у нас настоятелем.

Вот какие у меня начальники: благочинный – отец Андрей Правдолюбов. Он у нас 62-го года рождения. И настоятель – отец Михаил Правдолюбов 67-го года рождения. Мои дети! Еще один отец Симеон здесь, в Егорьевском храме, служит, 64-го года рождения, тоже мой сын. А Михаил-то имеет храм за рекой у нас. Никто не ходит! Но в воскресные и праздничные дни он туда уезжает, служит у них. А в будни мы просили его мне помогать, поскольку я ослабел.

Со мной случился инфаркт, я долго болел. Подал я прошение о выходе за штат. Но владыка Симон не отпустил меня. А про прошение сказал: «Пусть прошение лежит ». Да и отец Иоанн (Крестьянкин) сказал: «Прошение пусть лежит, и отец Владимир пусть отлеживается ». Потом начались эти все отчеты, компьютеры… Ой! Ничего я не понимаю в этом. И я подал прошение уже архиепископу Павлу (сегодня Митрополит Минский и Слуцкий Павел (Пономарев)), что бы дал нашему храму отца Михаила, моего сына, настоятелем, и владыка Павел мое прошение исполнил. А внуки мои учатся в Москве, в Сретенской духовной семинарии, готовятся стать служителями у престола Божия.

Продолжение следует...

В роду протоиерея Сергия Правдолюбова одиннадцать святых. Все они прославлены в сонме новомучеников и исповедников Российских. Прадед отца Сергия, священномученик Анатолий Правдолюбов, был расстрелян в 1937 году. Дед, священноисповедник Сергий Правдолюбов, испытан лагерем особого назначения на Соловках. Братья деда - священномученик Николай и мученик Владимир Правдолюбовы - тоже расстреляны, как и дед по матери, священномученик Михаил Дмитрев (1937). И если Русская Церковь сильна молитвами своих святых, то отец Сергий ощущает это самым непосредственным образом. Слушая отца Сергия, понимаешь: родство со святыми учит не чувству собственной необыкновенности, нет, напротив: смирению, сознанию собственного недостоинства... и еще - радости. Радости от того, что и ты, недостойный, принадлежишь к Церкви, породившей стольких святых. И это, может быть, главный урок, извлекаемый из встречи с протоиереем Сергием Правдолюбовым.

Протоиерей Сергий Правдолюбов родился в 1950 году в городе Спасске Рязанской области в семье священника Анатолия Правдолюбова. После школы учился в Гнесинском музыкально-педагогическом училище, служил в армии. Затем поступил в 3 класс Духовной семинарии. В 1974-1978 годах учился в Московской Духовной Академии, защитил кандидатскую диссертацию по библеистике, служил иподиаконом у Патриарха Пимена. С 1978 по 1989 год служил диаконом и протодиаконом в Никольском храме в Хамовниках. В 1989 году защитил магистерскую диссертацию по византийской гимнографии, получил степень магистра богословия. 13 августа 1989 года рукоположен во иерея, служил в Никольской Церкви села Ржавки в Зеленограде. С ноября 1990 года - настоятель храма Живоначальной Троицы в Троицком-Голенищеве. Профессор Московской Духовной Академии и Свято-Тихоновского Богословского университета. Член Синодальной богослужебной комиссии, член Союза писателей России.

Отец Сергий, Вы выросли в семье священника, более того, в священническом роду - означает ли это, что Вас и Ваших братьев с детства готовили к принятию священного сана?

Отец очень хотел, чтобы мы были священниками. И молился об этом перед Престолом на каждой Литургии. В самый ответственный ее момент, когда совершал поклон перед только освященными Святыми Дарами, он шептал: «Прошу, чтоб мои дети были священниками». По молитвам отца это и получилось - все мы, четверо братьев, стали священниками. Двое младших уже митрофорные протоиереи: Феодор и Серафим.

Отец очень мудро поступал: он не навязывал нам ничего, не требовал от нас знания Закона Божиего, Библии - чтоб не отбить нам охоту к этой теме. Но зато в нашем детстве было главное, то, без чего жить нельзя: участие в богослужении. Мы ходили в школу, конечно, и в обычную, и в музыкальную, и у нас не так много времени оставалось на храм, но мы бывали в храме каждую субботу, каждое воскресенье, а когда начинался пост, начиналась первая седмица поста, а потом и Страстная седмица и Пасхальная - мы были только в храме. И была полнота жизни такая, что переживаемые богослужения действовали лучше всяких воспитательных средств. У отца был настоящий литургический талант, он воспринял это от своих предков и от тех святых людей, которых он видел на Соловках, которые и там служили Литургию. Таких литургических дарований, какое было у моего отца, я мало встречал в жизни, очень мало. И его богослужение в храме - это было лучшее воспитание.

- А мама? Что она Вам дала?

Молились вечером и утром мы, конечно, с мамой. Моя мама - дочь священномученика Михаила Дмитрева, служившего в Селищах Касимовского района Рязанской области и расстрелянного в 37-м году в Рязани. Она была очень живая, горячая душой и очень любила мучеников; когда рассказывала, как арестовывали ее отца, - неудержимо плакала. Эти слезы - они на меня воздействовали больше всего. И я с детства полюбил мучеников за их героические страдания, за смерть, за свидетельство о Боге. И поэтому всю жизнь остаюсь именно вот таким, «мучениколюбцем», мама заронила это в меня.

Отца Михаила, деда своего, я всегда ощущал органично. Я понимал и чувствовал его как личность. Остался его дом в Селищах, мы туда ходили из Касимова иногда в гости пешком - семь километров. Видели всю эту обстановку, дом, храм, в котором он служил. У нас не было преград, которые мешали бы понять этого человека как личность.

Другое дело - дед по отцовской линии, священноисповедник Сергий Правдолюбов. Я его почти не застал, я родился 1 ноября, а 18 декабря дедушка Сергий умер. Он успел послать телеграмму: «Благодарю Вас за Сергея!» Я в честь него и назван.

Я всю жизнь стараюсь его понять - кто он такой, как он молился, как он служил, и это для меня очень долгий и тяжелый труд - понять деда. По словам моего отца, дед был таким мощным стержнем, столпом, который держал своей молитвой и своей силой всех окружающих людей, и в лагере на Соловках, и потом, в обычной жизни. Он не был жестким и волевым человеком по природе, но он видел, как люди колеблются, как им трудно, страшно - и потому так строго держал себя всегда и был той самой опорой, на которой все утверждались духом, молитвой. Я читал его и творения, и некоторые проповеди, и следственное дело его прочитал, а оно очень хорошо помогает понять, кто такой отец Сергий. Но все равно преграда есть между нами, я чувствую эту преграду - потому что он высокого уровня человек.

Ваш отец протоиерей Анатолий Правдолюбов был в заключении в Соловецком лагере особого назначения вместе со своим отцом (Вашим дедом) и дядей с 1935 по 1937 год, и затем в Медвежьегорсклаге с 1938 по 1940 год. Он рассказывал о людях, с которыми вместе был на Соловках? Чем стали для него годы заключения? Вы чувствовали это, когда росли рядом с ним?

К собственному страданию отец относился очень спокойно. Молча, терпеливо нес крест, который Бог ему дал. Мучениками считал других. Рассказывал о женщине из нашего Касимова, она была старостой в Казанском монастыре, Вера Николаевна Самсонова, она умерла там, на Соловках за две недели до освобождения: «Вот она сподоблена, она - мученица». Она прославлена в сонме новомучеников теперь. Но по отношению к нам, детям, как мне кажется сейчас, он немного скорбел, потому что видел, что мы недопонимаем всю силу и всю тяжесть того подвига, который понесли эти люди. Отец говорил нам с тоской: «А вы помните, как было в Древней Церкви? Стать мучеником, умереть за веру - это было счастье, такого человека все почитали. А если человек остался жив после мучений - это был такой авторитет, его все спрашивали, как поступать в жизни, что делать, и эти исповедники даже злоупотребляли иногда своим авторитетом и превышали свою власть исповедничества». Когда святой - близкий тебе человек, ты можешь просто в упор не видеть, что он святой. Племянница отца Михаила Дмитрева как-то сказала: «Как? Дядя Миша святой? Да что вы мне говорите? Он - дядя Миша!» Это так удивительно и это так замечательно.

Икона «Собор семи мучеников Маккавеевских ХХ века». Происходящих из села Маккавеева Рязанской области новомучеников - семь, как и ветхозаветных мучеников Маккавейских. Первый ряд слева направо: священномученик Александр Туберовский, профессор МДА, магистр богословия; над ним священноисповедник Александр Орлов, соловецкий узник, духовник святой блаженной Матроны Анемнясевской. Второй слева в нижнем ряду - священномученик Михаил Дмитрев. Над ним - мученик Владимир Правдолюбов. Далее в нижнем ряду - священномученик Анатолий Правдолюбов и священноисповедник Сергий Правдолюбов. Над последним - его брат, священномученик Николай Правдолюбов

- Оба Ваших деда - святые... Должно же у Вас быть какое-то особое чувство - что Вы их внук.

До прославления отца Михаила у меня было такое нехорошее чувство: вот, я его внук, и это как бы авторитетно для меня. А когда совершилось прославление, я поехал в храм, в котором отец Михаил служил, мы с моими братьями совершили Божественную литургию, и я, обратившись к народу, объявил: священномученик Михаил, настоятель вашего храма, к которому ходили ваши отцы и деды, прославлен во святых, и теперь это ваш святой, который знает всех вас и всех, которые были тогда еще маленькими детьми, за всех вас молится. И люди это так восприняли! И получился, знаете, какой интересный духовный эффект: они все ему дети, потому что духовные дети ближе, чем родные внуки. Я почувствовал сразу собственное отдаление. Он - святой, они его духовные дети или дети детей, а внук - это дальний родственник, то есть нечем хвалиться! Какой-то внук!

Я помню одного молодого человека в Рязани, он после прославления своего деда встал на колени посреди храма и спрашивает: «Как мне теперь жить, как мне теперь жить? Он же святой! Как мне теперь жить?». Я ему говорю: «Как хочешь, так и живи. Только чтобы не было потом стыдно перед дедом».

Если мой дед святой - что это дает лично мне, какие преимущества? Если я грешу, если я в Бога не верю или мало верю, если мало молюсь, что он может сделать? Он может обо мне походатайствовать, но не больше! Здесь нет прямой связи: если он - святой, то мы все спаслись. Далеко не так!

- Батюшка, кто стал для Вас ориентиром в выборе пути, в священническом служении?

Отец! В первую очередь, конечно, отец. А потом - отец Иоанн Крестьянкин. Милостью Божией он был назначен в город Касимов настоятелем, это случилось в 1966 году, когда мне было шестнадцать лет. И он целый год служил, и мы были вокруг него! И вся жизнь наша прошла вокруг него! По всем жизненным вопросам вся наша семья ездила за благословением к отцу Иоанну. И это такая милость Божия, которую вообще трудно себе представить! Мой отец его чтил с таким благоговением, как к святителю Николаю относился к отцу Иоанну. Папа лучше нас понимал, кто такой отец Иоанн Крестьянкин, потому что прошел через лагерь, как и отец Иоанн. Они ведь были почти ровесники. Это отношение моего отца к отцу Иоанну очень большую давало силу, очень большую духовную поддержку и, конечно, ориентир.

Но что касается выбора... Я практически не выбирал. Куда меня влекло, туда я и шел. Если бы меня завлекло в какое-то другое дело, а не в священство, я бы туда пошел и даже отца бы не послушал. Я искал то место, где я могу получить наиболее полное приближение к Богу и реализацию всех своих возможных сил. Я узнавал, где самая суть. Где я найду суть, тем я и буду заниматься. Нашел бы в музыке, стал бы музыкантом. Но я не нашел в музыке, я нашел потолок в музыке, четкий, ощутимый потолок. В поэзии то же самое, и в философии то же самое, еще до семинарии я много прочитал философских трудов и никакого ответа и удовлетворения не находил. И только в священстве, только в богослужении, только в молитве, опытным путем нашел ответ.

- Но музыке Вы все-таки отдали должное...

Это шло от отца. Его дарование и любовь к музыке не реализовались, он поступал в музыкальное училище в Москве, но как сын священника не был принят, а вскоре после этого его забрали в лагерь на Соловки. Но он любил слушать музыку часами, мог играть на фисгармонии, на пианино, на виолончели, без устали импровизировать. Он много сил положил на гармонизацию знаменного распева, который он считал приемлемым для современного богослужения, но не в классическом, монотонном и унисонном пении, а в более привычной гармонизации. И этот труд он всю жизнь совершал, у него несколько томов нот хранилось. Мы все занимались музыкой. У нас образовался семейный струнный квартет, по четвергам мы обязаны были собираться и играть. Мы играем на горке, катаемся на санках, на лыжах, мама выходит: «Ребята, вам квартет пора уже играть! Отец ждет!» Так не хотелось! Но зато какое мы удовольствие получали от этого музицирования! Мы же пели в Церкви на клиросе, и в музыкальной школе учились, и дома играли квартет. Лучшее музыкальное воспитание трудно себе представить. В доме очень много было пластинок, музыку классическую слушали с большим удовольствием. Кстати, во время постов нам запрещалось слушать музыку. Поэтому, мы первым делом, только разговевшись, сразу с братьями бежали к своим пластинкам. Очень Шаляпина любили, и из «Бориса Годунова» сцены очень мощные, и симфонии.

Вы были иподиаконом у Патриарха Пимена, потом, долгое время, диаконом на приходе в Хамовниках... А почему Вас так долго не рукополагали во иереи?

Мне никто не объяснял, почему. Это было так тоскливо, мучительно, очень мучительно... Я дважды хотел уехать из Москвы, куда-нибудь подальше, и там рукоположиться в священники, но отец Иоанн запретил мне уезжать: «Терпи». Ларчик открывался крайне просто: все мои ближайшие родственники были государственные преступники, это такой букет, с которым в Москве не рукополагали. Проверялась вся родословная. Понимаете, какая ужасающая вещь: я все эти годы не был рукоположен не по какому-то другому поводу, а из-за мучеников...

Но так замечательно, что Вы - доцент МДА, магистр богословия, профессор и завкафедрой ПСТГУ - стали настоятелем храма в ТроицеГоленищево, который был древней Патриаршей резиденцией, где подвизался святитель Киприан, и что Вы тоже человек науки...

То, что меня поставили настоятелем в Троице-Голенищево - это тоже чудо, одно из многих в моей жизни. Вы правильно сказали, у меня всегда была такая жажда учиться, невероятная жажда, я мог три ночи не спать - книги читать, не отрываясь. Когда человека невозможно остановить, это есть то, что ему надо. Меня нельзя было остановить, я очень хотел учиться. То, что я так долго был диаконом, сослужило добрую службу. Диакон свободнее, чем священник, у него больше свободного времени. Он после службы может бежать к рукописям, в Румянцевскую библиотеку, в Центральный Государственный Архив древних актов. И этого научного пыла на десять лет у меня хватило, чтобы написать вторую диссертацию и ее защитить. Выбрать между богослужением и научной деятельностью я не мог. Стоило мне позаниматься восемь часов подряд, у меня начинался протест. Чтобы я как книжный червь сидел столько с книгами и больше ничем не занимался? Не хочу, никогда больше не пойду в эту библиотеку! А потом снова надо, снова туда бегу. Заниматься только одной наукой - это не жизнь, это ужасно. Только служить?.. Нет - хочется чего-то еще, и наука требует своего. Брат моего деда Владимир , мученик, он же Киевскую Духовную Академию закончил, и дедушка Сергий тоже. У Владимира был замечательный писательский дар, он издавал книги, писал и научные работы, преподавал, значит, и у меня какие-то гены есть. Когда занимаешься многим, получаешь удовлетворение. Надо быть просто Богу благодарным за то, что, во-первых, я хотел получить академическое образование - получил, хотел защитить диссертацию - защитил, хотел преподавать - напреподавался, преподавал много лет и в Академии, и в институте, преподавал литургику, византийскую гимнографию, русское литургическое творчество, святоотеческие чтения, практическое руководство для пастырей, каноническое право... У меня были такие открытия научные, что я прямо подпрыгивал в метро от радости: «Ой, как хорошо, что преподобный Андрей Критский сам писал ирмосы, а не кто-то другой после него, как некоторые ученые думали!» Люди пугались - человек больной. А это просто открытие.

В своих проповедях, статьях, трудах Вы очень большое внимание уделяете духовной жизни, подлинной молитве, «горячему, неравнодушному к Богу сердцу». Как сердце в себе возгревать?

Это такой процесс, он или есть, или его нет. А как его возгревать? Один священномученик с Соловков написал своим детям прекрасные слова: «Дети мои! Прошу вас! Ходите перед Богом!». Это из Библии - Енох был праведным и ходил перед Богом. Бог его взял на небо живым. Больше, после этого уже ничего не скажешь. Все этим словом сказано, так писал священномученик. Ходить перед Богом, в присутствии Бога, не забывать Его, молиться Ему, иметь с Ним общение, скорбеть о своих грехах - жить перед Богом! А что еще другое? По-другому не может быть. Или я обманываю людей, или я хочу для себя личного комфорта, удобства и прочего в этой жизни - и для меня это важнее всего, или надо поступать, как ты говоришь! Ты читаешь Евангелие - ты должен это выполнять, по-другому никак. Это традиция всех русских людей, всех без исключения, одних больше, других меньше.

Я хочу сказать, что человек должен додумать все до конца, додумать! У меня были хорошие преподаватели в духовной Академии и семинарии, которые мне очень много дали, и книги, которые мне удалось прочесть, они учили додумывать до конца, буквально насквозь пробивать до логического завершения, и на этом не останавливаться! По-другому быть не может. Или ты тогда будешь обманщик, или ты будешь лентяй, или, вообще, зачем ты живешь?

Я не вижу здесь какой-то трудности. Это обычно. Я очень боялся отвратить от Церкви своих детей, насильно заставляя их делать часто совершенно непомерные вещи.

- В своих выступлениях и публикациях Вы поднимаете очень серьезные вопросы церковной жизни. Насколько трудно в наше время отстаивать истину?

Во все времена истину было отстаивать трудно. Уверяю вас, в любые времена! Возьмите любую эпоху, любого святого, любого человека. Отец Сергий, дед мой, был великолепным оратором, который мог такие диспуты устраивать и так убеждать людей в православной вере, беседуя с безбожниками! Это у него получалось совершенно блестяще! И у отца Анатолия тоже был прекрасный проповеднический дар. У меня намного скромнее, и ничего не сделаешь. Однако Бог даровал мне, совсем не по моему желанию, защищать православную веру! Это не я сам захотел! Это настолько важно и необходимо для Церкви сейчас! Я полюбил наш Никео-Цареградский Символ веры , я понял ценность каждого слова, до слез! Когда веры у людей не хватает, тогда они и начинают веру искажать - какой это ужас! Спасительный якорь для нас - Символ веры ! Это такое оружие, поразительное! Бог даровал мне поучаствовать в маленькой степени (кто я такой! я ничтожно малый человек), но, тем не менее, в защите Православия - это святое, это настолько высоко! Настолько, что никто не может пожелать выше того, чтобы защитить Господа Иисуса Христа и Пресвятую Богородицу в правильном почитании. Ты ощущаешь, что ты не зря жил - это надо было! Дедушка мой диспутировал с неверующими, отец выступал против бывшего профессора Ленинградской Духовной Академии Александра Осипова, который отрекся от Христа. А я, грешный, вошел в их труд, я тоже продолжил дело защиты Православия не по своей инициативе, а по благословению священноначалия. Господи, слава Тебе! Чего же можно большего желать!

- У Вас два сына, близнецы: Вы молились за них, чтобы они стали священниками?

А как же! Без конца, неотрывно! Сейчас воспитать детей очень трудно, а без молитвы - просто невозможно. Владимир уже диакон, Анатолий старше его на 10 минут, он тоже должен рукоположиться.

- Расскажите, как проходило обретение мощей, прославление Ваших родных?

Любовь к мученикам, она меня подвигнула проявить колоссальную энергию! Преодолеть все препятствия! И в общей сложности я прочел шесть или семь томов следственных дел, связанных непосредственно с моими родными: отцом , дедом , братом деда и прадедом , дедом по маминой линии. Несмотря на препоны, я сумел сохранить те места следственных дел, которые имеют отношение к «активным церковникам», как называли этих людей в те годы. Что может быть лучше для прославления - активный церковник! Мне удалось милостью Божией всех людей, включенных в эти дела, всех, каких было возможно, представить к прославлению. Всего 32 человека. Моих родственников было всего 11 человек, а всех рязанских святых - 32. То есть я выкопал из каждого дела все возможное для прославления.

И еще хочу сказать о своем большом впечатлении. Я люблю дедов, почитаю их, да, они - мои родные - пострадали. Но когда я стал читать про простых людей!.. Это было в Погосте Рязанской области около Касимова. Простая женщина, крестьянка, может быть, даже колхозница. Ее арестовали только за то, что, когда забирали священников, она сказала: «А батюшки ни в чем не виноваты, зачем вы их арестовываете?» Ее сразу взяли и с батюшками вместе в «воронок» - раз! Вы понимаете, эта женщина, посидев день-два, могла бы сказать: «Я неосторожно сказала, я не такая верующая, я отказываюсь от этого, я в Бога не верю, крест снимаю, отпустите меня, я - советский человек, колхозница». И ее бы отпустили. Но она пошла до смерти, до конца. Ее расстреляли вместе с батюшками, она сейчас прославленная святая: Фекла Макушева. Стойкость, вера, мужество этих простых крестьян восхищают больше, чем традиционная священническая. Священники, они просто обязаны быть стойкими и верными Христу даже до смерти.

Пришли арестовывать плотника в Клетинскую верфь, где строят баржи. Средь бела дня - арестовывать мужика, который был мощным, сильным, владел топором. Звали его Петр Гришин. Как себя повел этот человек, по свидетельству очевидцев, я это сравниваю только с апостолами! Ему сказали: «Тебя вызывают». Он взял спокойно топор - стук! - в бревно его вонзил, как делают плотники, когда уходят на перекур, и пошел спокойно. «Оставил сети, оставил лодку, оставил отца»... и семейных своих (ср.: Мф. 4, 22; Мк. 1, 18, 20; Лк. 5, 11) - его позвал Господь! На страдание он пошел. Вот! Некоторые батюшки так не могут, а он смог! Простой плотник! Вот это меня восхищает!

Устюхина Александра, святая мученица, староста церковная. Громаднейший собор в Гусь-Железном находится. Приехала комиссия закрывать храм, вызывают ее - старосту: давайте ключи. Она: «Ни за что!» И - выпрыгнула в окно и убежала в лес! Они постояли-постояли и уехали. Потом приехали и арестовали ее на три месяца за самоуправство, потому что она ключи так и не отдала. Три месяца в городской тюрьме просидела. Потом ее обратно вернули, а в 37-м году взяли и расстреляли. Надо икону написать - эта староста Александра Устюхина должна изображаться в одеянии мученическом, в одной руке крест, а в другой большие ключи от храма, а за ней соборище огромный!

- Вы ведь составляете службы, тропари новомученикам...

Я являюсь членом Синодальной богослужебной комиссии. Недавно издана Минея общая, в которой службы всем чинам новомучеников, мы этим занимались почти пять лет, эта книга - результат наших трудов. Всем новомученикам уже написаны общие службы - у них другая специфика, чем у древних мучеников. После моего преподавания мне предложили участвовать в этой комиссии, и отец Иоанн Крестьянкин еще был жив, и он благословил! Это последнее благословение перед его смертью, поэтому я им очень дорожу.

- Как Вы смогли составить житие блаженной Матроны Анемнясевской? О ней ведь почти никто ничего не знал.

Я его не составлял. Житие Матроны Анемнясевской составил брат моего деда, Владимир Анатольевич, он за это и был арестован. Написанное им житие Матроны было положено во второй том его уголовного дела как вещественное доказательство. И мне его отдали, я не просил. Как будто бы из рук самой Матроны! И, конечно, я был должен довести этот труд до конца. Я перепечатал житие на компьютере. Вместе с художником, он в Храме Христа Спасителя трудился, выбрали иконографию и написали образ. Составили службу, акафист написала наша прихожанка, и общими усилиями в 1999 году в городе Касимове произошло прославление местной святой . Она умерла в Москве, будучи заключенной Бутырской тюрьмы, в больнице, там был дом хроников. Есть твердое предание, что кто-то ее выпросил или выкупил за деньги, и чуть ли не на Даниловском кладбище ее похоронили. Там же, где и Матрона Московская была похоронена. Искать захоронение, чтоб обрести мощи?.. Я не раз присутствовал при обретении мощей. Вы знаете, когда человек лежит в земле, это настолько правильно, от Бога! «Земля, и в землю отыдеши». А когда тебя вынимают, это уже сфера действия людей. В земле гораздо спокойней лежать.

- Но мощи Вашего деда, священноисповедника Сергия Правдолюбова, все же обретены - как это произошло?

После прославления отца Сергия мы обратились с письмом к Святейшему Патриарху Алексию II, предварительно взяв благословение у митрополита Воронежского и Липецкого Мефодия - в его епархию входил тогда город Лебедянь, где дед был похоронен, и у митрополита Рязанского Симона. Патриарх, видя, что два митрополита благословили, дал благословение нам поднимать мощи. Составили комиссию, назначили день, археолога церковного взяли, пригласили Сергея Алексеевича Беляева, который поднимал мощи многих святых, в том числе и Патриарха Тихона. Помолились, благословились и начали трудиться. Это была тяжелая, физически мощная работа, трудились молодые люди, мои сыновья Анатолий и Владимир, тогда еще студенты, мой племянник, отца Феодора сын, Леша, отец Михаил, муж моей дочки Анны, и еще было много студентов, и люди в возрасте, и батюшки были, молились, читали Евангелие целый день. Потом обрели, зажгли свечи, смотрим: внизу лежит воин, мученик - как на фреске. Мы не успели его поднять в один день, уже темно стало. Мы всю ночь молились, свечи жгли, по очереди там дежурили и на рассвете решили закончить. Конечно, все были переутомлены, не спали, но был такой духовный подъем, что не стали работу откладывать. И около семи утра снова полезли внутрь раскопа и стали поднимать. Подложили туда лист железа, чтобы не потерять, не рассыпать, стали медленно подводить, и когда уже почти полностью подвели - удивительная вещь - на горе, в соборе, расстояние почти километр, на колокольне ударили в колокол. Это совпадение просто поразительное - мы стали поднимать, и колокольный трезвон! Мы вложили святые мощи в гробницу, внесли в храм, отслужили краткий молебен, потом стали готовить к перевозке. И вот тут-то надо было выспаться, пускай бы в храме эта гробница постояла, а мы бы поспали, но такой был подъем! Мы ехали весь день, потом на закате - небо пылало, багровое было, яркое, прямо как мученическое. А в машине было так тесно, нельзя было никого посадить, только святые мощи. И я понял, что засыпаю, что сейчас рассыплю все и сам разобьюсь. Тогда я в полный голос стал служить молебен и так с молитвой ехал! Надо было проехать 400 км, ехали долго, уже стемнело. Мы договорились, чтобы нас встречали в селе Маккавееве у Касимова, чтобы там готовить святые мощи к прославлению. Ехать оставалось мало, мы созвонились, говорим: «Мы подъезжаем, готовьте храм!» Интересно, что отец Сергий в этом селе родился, и мы привезли сюда его мощи. Мы подъезжаем в темноте к храму, никто в колокола звонить не стал, потому что было уже поздно, люди бы встревожились, но я въехал на улицу и стал переключать фары - дальний свет, ближний, аварийный, в общем, иллюминацию устроил, чтобы люди понимали, что мощи везут! Подъезжаем, там нас встречают батюшки, народ стоит, стали мощи выносить. Это было ровно десять лет назад. И случилось такое чудо! Когда открыли заднюю дверцу машины, волна пошла благоухания, и весь храм, когда внесли мощи,- там такой храм громадный деревянный - наполнился ароматом! А потом благоухание прекратилось. Это очень похоже на прославление преподобного Серафима Саровского, там тоже был такой аромат. А потом я наткнулся случайно на «Повесть временных лет», обретение мощей преподобного Феодосия Печерского, я был поражен, так похоже - в момент подъема тоже ударило «било монастырское». Тысяча лет прошла, и в начале Руси, и сейчас - удивительно похоже! То есть такая связь святых людей! Преемство идет от XII до XXI века, это поразительно, церковное единство!

- Батюшка, какое событие в Вашей жизни стало настоящей радостью для Вас?

Много было!!! Прославление, конечно! Главным образом - прославление сонма новомучеников и исповедников Российских в Храме Христа Спасителя в 2000 году, это было событие совершенно невероятное! А в нашем храме самое сильное событие, которое ни с чем не может сравниться, - это когда мы впервые вошли в поруганный храм - в склад Гостелерадио - освободили престол, веником я его почистил, каменный престол веником, там была грязь - мы зажгли свечу и поставили ее на престол - вот это было событие! Торжество Православия!

Когда рукоположили, это тоже было поразительно... Мне на жизнь жаловаться нельзя! Я родился в 1950 году, сколько лет жил при советской власти, и никто меня не тронул, никто меня никуда не забирал. Трудности были, конечно, но при этом я оставался жив, в тепле, в благополучии.

- А когда было очень трудно? Были такие моменты?

Трудностей было всегда очень много, и даже болезни, было и очень тяжело, но это как-то забывается. Главным образом, вот такие замечательные вещи, которые Бог дал ощутить: прославить святых, мощи обрести, защищать Православие, служить священником, проповедовать, преподавать - а что еще надо? В жизни больше ничего и не надо! Полнота жизни! Общение с Богом, молитва Богу, говорение о святом, о насущном - вот это и составляет очень большую жизненную радость!

Беседовала Анна Афанасьева

Фото из семейного архива протоиерея Сергия Правдолюбова

Журнал «Православие и современность» № 21 (37)

Владимир Анатольевич Правдолюбов, мученик, расстрелян 4 октября 1937 г. Прославлен в 2000 г. Память 21 сентября / 4 октября.

13 августа Русская Православная Церковь поминает священномученика - уроженца рязанского края Николая Правдолюбова.

Священномученик иерей Николай Касимовский
(Правдолюбов Николай Анатольевич, † 13.08.1941)

Родился 30 апреля 1892 г. в г.Касимов Рязанской губернии, в семье священника. Этой семье суждено было нести мученический крест: среди канонизированных новопрославленных святых четверо носят фамилию Правдолюбовых - отец и его трое сыновей.
Вкратце о трагической истории семьи мучеников....

Сидят (слева направо):
протоиерей Димитрий Федотьев, архимандрит Георгий (Садковский, будущий епископ),
протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов;
стоят (слева направо): иерей Николай Анатольевич, Анатолий Сергеевич и протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбовы. Перед заключением на Соловки, г. Касимов.

Первый из них - отец, протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов, который служил в Успенском храме в Касимове, многие годы преподавал в здешнем духовном училище, был инспектором церковно-приходских школ уезда. Для отдохновения души он всю жизнь занимался цветоводством.
Его арестовали 6 ноября 1937 года в связи со сфабрикованным чекистами "делом о контрреволюционной организации бывшего белого офицера, священника Николая Динарьева". Прадед, к старости начавший слепнуть, спросил старшего опергруппы: "Можно взять с собой глазные капли?" Тот ухмыльнулся: "Тебе, старик, уже никакие капли не потребуются." Через полтора месяца, 23 декабря 1937 года, безвинного пастыря Правдолюбова расстреляли в Рязани. В 1956 году он был реабилитирован посмертно.

Вторым причислен к лику святых мучеников его старший сын Владимир Анатольевич Правдолюбов, который к моменту гибели отца уже был расстрелян большевиками. Владимир Анатольевич был кандидатом богословия и доцентом Второго Московского Университета. Первый раз его арестовали в 1918 году. После заключения он особо заботился о беспризорных детях, устроил в Москве уникальный детдом, питомцы которого изучали литературу и искусство.
Владимир Анатольевич был знаком с Сергеем Есениным и Айседорой Дункан, и по его приглашению они однажды выступали в этом детском доме. Власти с подозрением относились к нестандартной общественной деятельности Владимира Анатольевича, и под надуманным предлогом его в 1925 году вторично арестовали и выслали на Соловки. Там ему пришлось томиться три года. В заключении у Владимира Анатольевича выкрошились все зубы. Потом его выслали на поселение, он жил в Сергаче, преподавал в техникуме. "Органы" пронюхали, что Правдолюбов продолжает заниматься богословием - написал жития трех святых своей родной касимовской земли. Опять арест и - карагандинские лагеря. Владимира Анатольевича расстреляли 4 октября 1937 года...

Третий из прославленных святых Правдолюбовых - протоиерей Сергий Анатольевич Правдолюбов, который был арестован в 1935 году и сослан вместе с братом и со своим сыном (тогда еще мальчиком, будущим священником) в Соловецкий лагерь на пять лет.
За что?
В 1935 году чекисты сфабриковали так называемое "дело блаженной Матроны Анемнясевской" и заодно с ее почитателями "замели" и двух пастырей Правдолюбовых, а также сына одного из них, Анатолия (он был музыкально одаренным человеком. В 1933 году сам Ипполитов-Иванов принял его в свой класс, но буквально через месяц из-за "поповского происхождения" Анатолия вышвырнули из консерватории, и он вернулся в Касимов, в отчий дом).
Когда арестовывали его отца и дядю, чекисты, вызнав, что Анатолий, помимо музыки, занимается и поэзией, предложили ему написать сатирические стихи против отца-священника. Молодой человек, естественно, отказался это делать и вместе с отцом и дядей был выслан на Соловки. Вернулись они оттуда едва живые через пять лет, в 1940-м. Протоиерею Сергию Анатольевичу Правдолюбову власти не разрешили жить в Касимове, и пришлось ему перебраться с семьей в Лебедянь.
В 1944 году протоиерея Сергия вновь лишают храма и ссылают на каменоломни под Малеево. Вернувшись в 1947 году с каторги тяжело больным человеком, он прожил в семье только три года.

Три соловецких узника:
священноисповедник Сергий, чтец Анатолий и сщмч Николай Правдолюбовы.
Соловки 18 января 1937 г

Четвертый из прославленных святых - священник Николай Анатольевич Правдолюбов. Отец Николай был сослан на Соловки на пять лет. После освобождения ему было запрещено служить. Однажды к нему пришли верующие из Елатьмы, взмолились: "Власти грозят заколотить храм - нет священника. Иди к нам служить, отец Николай!.."
То был момент выбора: "или - или".
Отец Николай обратился за благословением к своей матери, Клавдии Андреевне Правдолюбовой (напомним, что к тому моменту были расстреляны ее муж и старший сын). После долгой молитвы Клавдия Андреевна благословила своего сына на служение...
Священник Николай Анатольевич Правдолюбов начал служить в храме Елатьмы.

Вскоре, его арестовали (26 февраля 1941 г.), отправили в Рязань. Прокурор г.Рязани отправил о.Николая обратно. Суд в Касимове был назначен на 17 мая, но потом отложен до 28 июня. Должна была состояться выездная сессия Рязанского суда, но началась война, и прокурор не приехал. Местный касимовский прокурор Сатаров вынес жестокий приговор по
ст.58-10 ч.2 УК РСФСР: высшая мера наказания - расстрел.
После суда Николай Добролюбов был отправлен в Рязань, где его расстреляли во дворе тюрьмы с нарушением обычных правил (в оправдание чего составлен специальный акт за подписями всех ответственных лиц) 13 августа 1941 года.

Уже шла война... на фронте не хватало боеприпасов... но на чекистские расстрелы патронов хватало...

Канонизирован Архиерейским Собором Русской Православной Церкви, 13-16 августа 2000г.
Священный Синод, Определение от 27 декабря 2000г.

Дни памяти отмечаются:
1. Собор новомучеников и исповедников Российских (Первое воскресение, начиная от 25.01/07.02)
2. День мученической кончины (1941г.) (Старый стиль 31.07 /Новый стиль 13.08)