Письменность у древних славян стала активно формироваться в период возникновения государственности на территории их проживания и легализации новой православной веры. До этого периода если древнеславянская письменность и зарождалась, то дальнейшее её развитие постепенно тормозилось, поскольку она не находила постоянного применения.

Старославянский как базовый письменный славянский язык

В середине 19 века в среде учёных-языковедов появилось новое название языка – «старославянский». Этот язык не привязан к какой-то определённой территории, населённой славянами: он был средством для общения всех славян, поскольку изначально создавался как исключительно письменный язык. Необходимость его создания была продиктована исторической ситуацией, появлением новой для славян веры и желанием князей двигать её в народ на понятном для славян языке.

Для доступности и понимания богослужебных текстов было решено сделать переводы с греческого на близкий славянам язык. Первые переводы, сделанные в середине 9 века, были написаны глаголицей, однако, со временем её заменила более удобная, специально созданная для этих целей, кириллица. С этого момента можно считать, что старославянский язык оформился как письменный книжный язык.

В литературе по палеославистике можно прочесть названия других, возможно, более древних, чем старославянский, языков. Но, то были языки речевого общения на отдельных славянских территориях, а этот стал общим письменным языком, которым пользовались с 9 по 11 век. С течением времени из старославянского языка выделился церковно-славянский язык, который был обогащён современной русской речью с целью понимания церковных текстов прихожанами.

История возникновения старославянской письменности.

История создания славянского языка начинается на территории Моравии. Здесь в середине 9 века сложилась ситуация, когда епископы из Германии, получая поддержку немецких феодалов, проводили агрессивную политику, а местный князь захотел избавиться от их влияния. Князем Ростиславом была найдена причина, по которой без обострения агрессии можно было удалить представителей Рима из княжества: его епископами проповеди читались только на латыни, недоступной людям Моравии.

Местный князь знал, что византийская церковь разрешает вести службы на родном языке и захотел, чтобы его народ был ознакомлен с христианским вероисповеданием на доступном их пониманию языке. Затем написал письмо императору в Византию с просьбой отправить к нему в княжество проповедников, способных обучить вести службы на местном языке. Поскольку Византия и Рим находились в борьбе за сферы влияния, император Михаил III откликнулся на просьбу благосклонно и вскоре в Моравию прибыли Константин и Мефодий.

Моравский этап

Братья получили прекрасное образование, один принял постриг, другой преподавал философию, оба были с миссиями в Арабском Халифате, Хазарию и Херсонесе и владели славянскими языками. Находясь в Моравии, Константин разработал азбуку, которая отразила фонетические нюансы языка славян, и с помощью её сделал литературный перевод текстов Евангелия для богослужений. Работая над созданием христианских текстов, братья перевели Литургию для проведения служб на славянский язык. Константин также написал два сочинения на старославянском языке: одно было посвящено поэзии, а во втором изложил основные термины религиозной философии.

На время приезда Константина и Мефодия Моравия находилась в официальном ведении Баварского епископата, который не хотел терять контроль над большой территорией. Борясь здесь за местное влияние, немецкие священники оказывали сопротивление деятельности братьев, присланных из Рима. В этих условиях ими были подготовлены ученики и, для введения их в сан, в 867 году возникла необходимость поездки в Византию. Годом позже в Риме папа освятил тексты для богослужений, переведённые на славянский язык и произвел в священники учеников Константина и Мефодия.

Тогда же, в Риме, заболел и, в начале 869 года, скончался Константин, а Мефодий, став епископом практически всей Моравии, с учениками вернулся назад. С его приездом Моравия приобрела независимость от немецкого епископата и начали вести проповеди на славянском языке, на котором был сделан перевод уже нескольких церковных книг. Мефодий, делая переводы сначала с братом, а затем и один, использовал для их записи глаголицу, и только в последние годы его жизни начал разрабатываться кириллический алфавит для записи старославянского языка.

В конце 9 века Мефодием и его учениками был переведён и написан ряд церковных книг, ставших впоследствии древнейшими памятниками старославянского языка (Ветхий завет, Литургия, Закон Судный Людям). И всё это время, до самой смерти, несмотря на то, что он стал архиепископом, Мефодию постоянно препятствовали в развитии славянского языка и богослужений на нём.

Болгарский этап

После смерти Мефодия его ученики вынуждены были покинуть Великую Моравию и переселиться в Болгарию, где они были приняты благосклонно. С этого времени начался новый этап в развитии старославянского языка. Последователями Константина и Мефодия был разработан новый алфавит - для старославянского языка, в основу которого лёг греческий, дополненный стилизованными буквами из глаголицы для отображения в полной мере особенностей славянской речи. Этот новый алфавит получил широкое распространение на юго-восточных территориях проживания славян и стал называться «кириллицей» в память о Константине.

Особенность старославянского (церковно-славянского) языка проявляется в том, что, созданный как литературно-письменный, он никогда не содержал слов из простой речи, в нём нет бытовых выражений. Предназначение этого языка всегда было в написании священных текстов, поэтому в его словах и словесных оборотах нельзя искать мирского значения, он пропитан другим, священным содержанием.

Старославянский язык, даже в современной своей трактовке как церковно-славянский язык, с искусственно введёнными в него русскими словами, не пригоден для передачи мирских понятий. Язык был создан и развивался на протяжении веков как средство для передачи славянам смысла священных писаний.

Мусульмане в своих школах учат староарабский язык, в Европе в школах изучают латынь, в еврейских школах учат древнему ивриту… А в российских школах дети свой праязык не учат, а, возможно, и не знают, что базовый национальный язык русского народа - славянский.

Тайна русского языка!

Ц ерковнославянский язык – язык, сохранившийся до нашего времени в качестве языка богослужения. Восходит к созданному Кириллом и Мефодием на основе южнославянских диалектов старославянскому языку. Древнейший славянский литературный язык распространялся сначала у западных славян (Моравия), затем у южных (Болгария) и в конце концов становится общим литературным языком православных славян. Этот язык получил также распространение в Валахии и некоторых областях Хорватии и Чехии. Таким образом, церковнославянский язык с самого начала был языком церкви и культуры, а не какого-либо отдельного народа.
Церковнославянский язык был литературным (книжным) языком народов, населяющих обширную территорию. Поскольку он был, в первую очередь, языком церковной культуры, на всей этой территории читались и переписывались одни и те же тексты. Памятники церковнославянского языка испытывали влияние местных говоров (сильнее всего это отражалось на орфографии), однако строй языка при этом не менялся. Принято говорить об изводах (региональных вариантах) церковнославянского языка – русском, болгарском, сербском и т.д.
Церковнославянский никогда не был языком разговорного общения. Как книжный он был противопоставлен живым национальным языкам. Как литературный он был нормированным языком, причем норма определялась не только местом, где был переписан текст, но также характером и назначением самого текста. Элементы живого разговорного (русского, сербского, болгарского) могли в том или ином количестве проникать в церковнославянские тексты. Норма каждого конкретного текста определялась взаимоотношением элементов книжного и живого разговорного языка. Чем важнее был текст в глазах средневекового книжника-христианина, тем архаичнее и строже языковая норма. В богослужебные тексты элементы разговорного языка почти не проникали. Книжники следовали традиции и ориентировались на наиболее древние тексты. Параллельно с текстами существовала также деловая письменность и частная переписка. Язык деловых и частных документов соединяет элементы живого национального языка (русского, сербского, болгарского и т.п.) и отдельные церковнославянские формы. Активное взаимодействие книжных культур и миграция рукописей приводили к тому, что один и тот же текст переписывался и читался в разных редакциях. К XIV в. пришло понимание того, что тексты содержат ошибки. Существование разных редакций не позволяло решить вопрос о том, какой текст древнее, а следовательно лучше. При этом более совершенными казались традиции других народов. Если южнославянские книжники ориентировались на русские рукописи, то русские книжники, напротив, считали, что более авторитетной является южнославянская традиция, так как именно у южных славян сохранились особенности древнего языка. Они ценили болгарские и сербские рукописи и подражали их орфографии.
Первой грамматикой церковнославянского языка, в современном значении этого слова, является грамматика Лаврентия Зизания (1596). В 1619 году появляется церковнославянская грамматика Мелетия Смотрицкого, которая определила позднейшую языковую норму. В своей работе книжники стремились к исправлению языка и текста переписываемых книг. При этом представление о том, что такое правильный текст, с течением времени менялось. Поэтому в разные эпохи книги правились то по рукописям, которые редакторы считали древними, то по книгам, привезенным из других славянских областей, то по греческим оригиналам. В результате постоянного исправления богослужебных книг церковнославянский язык и приобрел свой современный облик. В основном этот процесс завершился в конце XVII в., когда по инициативе патриарха Никона было произведено исправление богослужебных книг. Поскольку Россия снабжала богослужебными книгами другие славянские страны, послениконовский облик церковнославянского языка стал общей нормой для всех православных славян.
В России церковнославянский язык был языком Церкви и культуры вплоть до XVIII в. После возникновения русского литературного языка нового типа церковнославянский остается лишь языком православного богослужения. Корпус церковнославянских текстов постоянно пополняется: составляются новые церковные службы, акафисты и молитвы. Являясь прямым наследником старославянского языка, церковнославянский до сегодняшнего дня сохранил многие архаичные особенности морфологического и синтаксического строя. Он характеризуется четырьмя типами склонения существительного, имеет четыре прошедших времени глагола и особые формы именительного падежа причастий. Синтаксис сохраняет калькированные греческие обороты (дательный самостоятельный, двойной винительный и др.). Наибольшим изменениям подверглась орфография церковнославянского языка, окончательный вид которой сформировался в результате «книжной справы» XVII в.

«Паки, паки, иже херувимы, житие мое», - говорил режиссер Якин в пьесе Булгакова «Иван Васильевич», искренне полагая, что общаться с царём Иваном Грозным следует именно так. И сегодня это заблуждение разделяют большинство людей, не понимающих разницы между древнерусским, старославянским и церковнославянским языками.

И если древнерусский и старославянский языки в самом деле являются родственными между собой, то у церковнославянского - особое положение: он существенно отличается от всех ныне существующих и уже мертвых славянских языков.

Происхождение

Церковнославянский язык – это язык богослужения, употребляемый Православной Церковью в России, Болгарии, Сербии, Черногории, Белоруссии на Украине и в некоторых других странах, где исповедуют православие. Он создан святыми равноапостольными братьями Кириллом и Мефодием на основе староболгарского (который мы сегодня называем старославянским) и старомакедонского. Специалисты находят в нем также моравские вкрапления и следы влияния других славянских языков.

Принеся в славянские земли азбуку и книжность, а вместе с ними и тексты, которые следовало произносить во время богослужения, Кирилл и Мефодий столкнулись с необходимостью перевода на славянский язык сложнейшего понятийного аппарата, сложившегося к тому времени в православном богословии и тесно связанной с ним философии. За спиной солунских братьев были многие столетия развития книжного греческого языка, приобретшего к IX веку изумительное богатство и отточенность. Славянские наречия, к тому времени бесписьменные, такой традиции не имели. «Мы же, славяне, – проста чадь», - писал моравский князь, приглашая Кирилла и Мефодия, под «простотой» разумея «некнижность». Так и появился церковнославянский язык – из текстов, переведенных братьями Кириллом и Мефодием с греческого и записанных вновь созданными буквами азбуки-кириллицы.

Церковнославянский – славянская латынь

Многие сравнивают церковнославянский с латынью, и в этом есть определенный резон. Церковнославянский так же, как и латынь, используется в богослужении, так же как и латынь, это мертвый язык, не имеющий носителей, для которых он был бы родным. Но на этом сходство заканчивается. Различие же с латынью гораздо более принципиальное. Латынь на протяжении длительного времени была живым, разговорным языком. На латыни общались в обыденной жизни, на ней писали деловые бумаги, литературные произведения самого разнообразного характера, со временем латынь стала языком науки и медицины. Церковнославянский никогда не использовался ни для чего другого, кроме богослужений.

На этом языке только молятся. В этом - его особая функциональная чистота. Эту чистоту понимали еще в Средние века. Болгарский автор, которого Черноризец Храбрый в своем трактате «О письменах» именно этой особенностью церковнославянского языка обосновывает свое представление о его превосходстве над другими наречиями.

Есть и еще одно отличие от латыни. В Средние века, когда в королевства Западной Европы пришло христианство и началось богослужение на латыни, подавляющему большинству прихожан этот язык был непонятен. На «народные» языки Библия была переведена лишь в эпоху Реформации. В случае с церковнославянским языком было совсем по-другому. Для прихожан первых славянских православных храмов церковнославянский был понятен.

Как говорят специалисты, тут имела место диглоссия - ситуация, когда параллельно существуют два языка, но носителями они воспринимаются как один. Есть «высокий» пласт лексики и «низкий»: один – для богослужений, другой – для обыденной жизни. С течением времени «народные» языки – русский, болгарский, сербский и другие – подверглись трансформации, а церковнославянский сохранился почти в том же виде, в каком был создан Кириллом и Мефодием.

Примеры лексики

Церковнославянский язык является родственным современному русскому, и многое в нем понятно нашему уху. Или кажется понятным. Сходство, а иногда идентичность многих слов приводит к недоразумениям. Вот лишь несколько примеров.

Живот: на церковнославянском это – «жизнь». Многие люди полагают, что и в древнерусском «живот» означал «жизнь». Однако наши предки «животом» называли имущество, пожитки.

Непостоянно – то, против чего нельзя «постоять», выстоять. Непостоянно – это значит «невыносимо».

Позор – «зрелище».

Пища – «наслаждение». «Пищный» на церковнославянском означает «сладостный».

Тихий: ближе всего к современному русскому «мирный», такой, в котором нет угрозы. Иногда словом «тихий» обозначается греческое понятие «радостный», как в выражении «Тиха бо дателя любит Бог» (Бог любит того, кто подает милостыню с радостью).

Теплый – «очень горячий», «жгучий». «Теплый молитвенник» - это тот, кто молится горячо.

Умиление – «сокрушение», а отнюдь не «нежность» или «растроганность», как мы сегодня понимаем.

Умный – «умственный», «мысленный», «духовный», «нематериальный». Отсюда - «умное делание» - название молитвенных практик, которое можно перевести как «духовная работа».

Богослужение: церковнославянский или русский?

В наши дни в церковной, как и в светской среде, есть сторонники перевода православного богослужения с церковнославянского на современный русский язык. Сторонников этого проекта аргументируют это тем, что святые равноапостольные Кирилл и Мефодий в свое время ввели церковнославянский язык в оборот именно для того, чтобы литургия была понятна молящимся. И сегодняшнюю ситуацию, когда, стоя в храме, люди не понимают большую часть того, что произносится, считают отступлением от заветов корсунских братьев.

Противники перевода ссылаются на невозможность адекватного перевода на современный русский язык текстов, написанных на славянской «латыни». В этом случае произойдут неизбежное «снижение» смысла, утрата высокого значения произносимых слов, поскольку современный русский по отношению к церковнославянскому является в большой степени «профанным», «низким» языком.

Церковнославянский язык пришел на Русь в начале Х века. Выдающийся русский филолог Измаил Иванович Срезневский, изучая тексты договоров русских князей Олега, Игоря и Святослава с греками (907–971 гг.), сохранившиеся в списках ХIV–ХV вв., констатировал, что они написаны с некоторыми характерными особенностями. У русских писцов «было более охоты удерживать формы церковнославянские, чем переиначивать их в русские», они постоянно предпочитали «книжные церковные формы языка формам устным народным».

Договор Игоря с греками 945 года упоминает о соборной церкви св. пророка Илии в Киеве. Папская булла об учреждении епископии в Праге, написанная между 965 и 972 годами, «требует от чешской церкви, чтобы она следовала за Болгарией и Русью и не держалась в богослужении славянского языка». Следовательно, св. равноапостольная Ольга и современные ей русские христиане уже тогда имели богослужение и соответствующие книги на церковнославянском языке, т. е. вместе с другими славянскими народами являлись наследниками трудов солунских братьев - св. Мефодия и Кирилла.

После крещения Руси св. равноапостольным князем Владимиром в 988 году приток церковнославянских текстов значительно увеличился, одновременно начались процессы их творческой адаптации к местным языковым условиям. Об этом писал А. И. Соболевский в своих лекциях по славяно-русской палеографии: «Дошедшие до нас церковнославянские памятники, написанные русскими в ХI и начале ХII веков, делятся на две группы: в одной мы видим церковнославянский язык не без русизмов, но сохраняющий значительную часть церковнославянских особенностей; сюда относятся, между прочим, Остромирово Евангелие 1057 года и Святославов Сборник 1073 года; некоторые из памятников этой группы имеют так мало русского, что даже знатоки смешивают их с собственно церковнославянскими; в другой - перед нами уже обрусевший церковнославянский язык, с довольно яркою русскою окраскою; сюда относятся Архангельское Евангелие 1092 года и Минеи 1096 и 1097 годов. Из дошедших до нас церковнославянских текстов русского происхождения последующего времени, до конца ХIV века, лишь очень немногие сохраняют яркие церковнославянские особенности; огромное большинство имеет сравнительно однообразный церковнославянский язык русского извода, церковнославянский язык, измененный русскими согласно особенностям их языка».

Эти процессы взаимовлияния и взаимопроникновения языка церковнославянского и русского литературно-разговорного языка не прекратились даже после Петровских реформ, кардинально изменивших ход общественной жизни. Исследователь древней русской скорописи И. С. Беляев писал: «До конца ХVIII века наша гражданская скоропись, служа выражением живого народного языка, находилась под влиянием… языка, церковнославянской грамматики».

Через язык церковной службы, язык Священного Писания и молитв, проповеди, поучения и жития святых, клиросные песнопения, обучение грамоте по Псалтыри - так год за годом, век за веком русский язык напитывался живительными благодатными токами православной духовности.

На таком культурном и историческом фоне неизбежным и естественным выглядит появление гениальной фигуры М. В. Ломоносова, о котором профессор А. Л. Бем написал так: «Сын поморского крестьянина и дочери дьякона, Ломоносов как бы уже самим происхождением своим объединяет в себе обе стихии языка, а по своему образованию был связан с той школой киевской учености, которая сыграла такую заметную роль в истории развития русского литературного языка. В своих теоретических высказываниях Ломоносов обнаруживает отчетливое понимание значения церковнославянского языка в общем ходе развития русского литературного языка и подчеркивает положительную роль церкви в охранении этого византийско-болгарского культурного наследия. Им было особенно выдвинуто значение: языка богослужения как живой творческой стихии церковнославянского языка, и на нем обосновывал он необходимость и плодотворность сохранения в литературном языке церковнославянских элементов. В его собственной поэтической практике язык Библии, Псалтири и богослужебных книг занимает видное место».

И здесь же весьма уместно предоставить слово самому Ломоносову и еще раз процитировать его чеканные положения о трех «родах речений», или трех «штилях» русского языка («высокий, посредственный и низкий»).

«Первый составляется из речений славено-российских, то есть употребительных в обоих наречиях, и из славенских, россиянам вразумительных и не весьма обветшалых. Сим штилем преимуществует российский язык перед многими нынешними европейскими, пользуясь языком славенским из книг церковных.

Средний штиль состоять должен из речений, больше в российском языке употребительных, куда можно принять некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великою осторожностию, чтобы слог не казался надутым. Равным образом употребить в нем можно низкие слова, однако остерегаться, чтобы не опуститься в подлость… Сим штилем писать все театральные сочинения, в которых требуется обыкновенное человеческое слово к живому представлению действия… Стихотворные дружеские письма, сатиры, эклоги и элегии сего штиля должны держаться. В прозе предлагать им пристойно описания дел достопамятных и учений благородных.

Низкий штиль принимает речения третьего рода, то есть которых нет в славенском диалекте, смешивая со средними, а от славенских обще не употребительных вовсе удаляться по пристойности материй, каковы суть комедии, увеселительные эпиграммы, песни, в прозе дружеские письма, описание обыкновенных дел».

В заключение Ломоносов подводил следующий итог: «Рассудив таковую пользу от книг церковных славенских в российском языке, всем любителям отечественного слова беспристрастно объявляю и дружелюбно советую, уверяясь собственным своим искусством, дабы с прилежанием читали все церковные книги, от чего к общей и собственной пользе воспоследует:

1). По важности освященного места Церкви Божией и для древности чувствует в себе к славенскому языку некоторое особливое почитание, чем великолепные сочинитель мысли сугубо возвысит.

2). Будет всяк уметь разбирать высокие слова от подлых и употреблять их в приличных местах по достоинству предлагаемой материи, наблюдая равность слога.

3). Таким старательным и осторожным употреблением отвратятся дикие и странные слова нелепости, входящие к нам из чужих языков… Сие все показательным способом пресечется, и российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердится, коль долго Церковь Российская славословием Божиим на славенском языке украшаться будет.

Сие краткое напоминание довольно к движению ревности в тех, которые к прославлению отечества природным языком усердствуют, ведая, что с падением оного без искусных в нем писателей немало затмится слава всего народа».

Именно этим «движением ревности было отмечено творчество многих и многих русских поэтов и писателей. Державин и Жуковский, Пушкин, Лермонтов, А. К. Толстой, Достоевский и Гоголь, Лесков и Шмелев - в этом кратком перечне помещены самые яркие имена.

Профессор Бем по этому поводу в своей работе отметил: «Русская литература уделила много внимания проявлениям церковной жизни и отразила многообразное влияние церковнославянской стихии на русский язык… Через литературу влияние церковнославянской стихии в свою очередь проникло в язык, усиливая в нем столь важный для общего строя русского языка пласт».

Однако российская духовная и общественная жизнь никогда не отличалась бесконфликтностью. Глубинное противостояние добра и зла проявлялось в ней постоянно, в том числе затрагивая и рассматриваемую нами проблему.

К середине ХIХ века в российском обществе явно выказали себя разного рода «лишние люди», нигилисты, либералы и ниспровергатели основ типа Писарева, началось постепенное и целенаправленное расцерковление повседневной жизни народа. Обеспокоенность этим выразили очень многие представители церкви, писатели, деятели науки и культуры, не утратившие духовного зрения и способности к анализу событий.

Уже упоминавшийся выше И. И. Срезневский в 1848 году писал «… Стихии языка старославянского и русского доселе еще тесно связаны между собой. Можно сказать даже более: совершенное очищение русского языка от элементов старославянских если и возможно, то нераздельно вместе с переворотом (отметим для себя это характерное слово. - П. Б.), который должен потрясти все основания литературы и говора образованного общества… Отвергнув стихию старославянскую, мы должны отвергнуть все предание, всю стихию нашего языка, всю литературу и, прежде чем удачно заменятся слова старославянского образования чистыми русскими, потерять половину слов, нами употребляемых в литературе и разговоре».

Этот провиденный Срезневским переворот произошел в 1917 году и до основания разрушил многовековой уклад жизни старой России, в том числе отразился и на народном языке.

Профессор П. Н. Сакулин, один из активных сторонников реформы русского правописания в 1917 году, называет азбуку, которая была составлена св. Кириллом, «чужой азбукой». Говоря об этой реформе, он специально подчеркивает следующее обстоятельство: «Совершившийся переворот (вновь отметим это слово, речь идет о Февральской революции. - П. Б.) создал благоприятную для нее обстановку». И здесь же он вынужден оправдываться: «На первых порах многим она (реформа. - П. Б.) может показаться чем-то «неграмотным» и потому неприемлемым», «новое правописание производит впечатление какой-то уступки письму малограмотных людей». Все это звучит как попытка оправдаться перед авторитетным пророчеством И. И. Срезневского. Важно отметить, что реформа во многих случаях целенаправленно удаляла «древнецерковнославянские» элементы из языка».

После октября 1917 года положение еще более усугубилось. У А. Л. Бема читаем: «Борьба с церковью в Советской России и насаждение безбожия имело своим следствием оскудение русского языка, подрыв в нем одного из существенных элементов, связанного с наследием вековой греко-болгарской культуры. Это обеднение языка находится в прямой связи с ослаблением церкви, являвшейся на протяжении вековой истории России носительницей и охранительницей церковной струи русского литературного языка».

В этой связи небезынтересно привести мнение авторов журнала «Православный христианин», издававшегося в Риге во время нацистской оккупации: «В освобожденных от большевизма странах остро стал вопрос о советском языке - является ли он дальнейшим развитием русского языка или его упадком? Под влиянием советских газет и книг, митинговых речей в народный язык проникли целые массы новых слов и оборотов… Это - вовсе не языковое творчество, а заимствования, совершенно не соответствующие духу русского языка ни по словообразованию, ни по ударению, ни по смыслу… Возрождение России предполагает и возрождение русского языка. А для этого необходимо вернуться к старорусскому языку, языку Пушкина и его преемников в литературе. Но не для того, чтобы остановиться на нем, а чтобы устранить все языковые наслоения как результат начавшегося разложения русской души, завершившегося большевизмом, чтобы возродить в народе чувство русского языка и чтобы пробудить действительное народное творчество».

Не следует забывать, что для советского времени было характерно повсеместное господство пресловутого «классового подхода» в литературе, культуре и науке. Например, «до 1951 года считалось, что грамотность в Древней Руси была привилегией князей, бояр, церковников, а рядовые ремесленники и вообще большинство жителей писать и читать не умели. Берестяные грамоты новгородцев (найденные в 1951 году. - П. Б.) доказали, что искусством письма владели и простые люди». И далее: «Значит, не бесписьменный период был тогда на Руси, а время массовой грамотности».

После Великой Отечественной войны ситуация начала постепенно изменяться. В качестве учебной дисциплины старославянский язык был включен в программы учительских и педагогических институтов. При этом утверждалось, что «курс старославянского языка, как и все прочие языковедческие курсы, должен строиться на марксистских теоретических основах, развернутых в гениальных трудах И. В. Сталина по языкознанию».

Так или иначе, нигилистический подход по отношению к старославянскому языку был преодолен. Приведем несколько характерных цитат из учебника старославянского языка 1952 года: «Ставши церковно-литературным языком для большинства славян, старославянский язык способствовал распространению среди них христианства и культуры… Старославянский язык сыграл значительную роль в историческом развитии русского литературного языка… Церковнославянский язык (т. е. старославянский язык, скрещенный с русским) до ХVII в. употреблялся в качестве важной разновидности литературного языка у русских образованных людей. Язык юридических и иных светских деловых документов обычно опирался на живую русскую речь, но в художественной литературе и публицистике еще в ХVI–ХVII вв. церковнославянские элементы значительны. С ХVIII в. русский литературный язык в целом во всех жанрах стал строиться на основе живой речи, однако старославянские элементы продолжали использоваться в поэзии и публицистике с определенными стилистическими целями. И современный нам русский литературный язык содержит в себе значительное количество словарных, фразеологических и других элементов старославянского языка, конечно, подвергшихся тем или иным изменениям в историческом развитии русского языка… Старославянский язык обогатил древнерусский язык, приобщил его к международной культуре и углубил культурные связи Древней Руси с другими славянскими народами».

Легко убедиться, что данные положения текстуально совпадают с аналогичными выводами дореволюционных филологов.

Новый этап воцерковления русского языка начался с 1988 года, после празднования тысячелетнего юбилея Крещения Руси. Открытие храмов и монастырей, воскресных школ и духовных учебных заведений, проповеди священников и их выступления в средствах массовой информации, обилие духовной литературы и религиозных изданий - все эти факторы оказали существенное влияние на современный русский язык.

По мере приобщения к церкви все большего числа людей различного уровня образованности этот процесс будет становиться еще более интенсивным и затронет все языковые пласты и стили.

Вклад, сделанный Солунской двоицей в культуру русского мира на самом раннем этапе его становления, трудно переоценить. Как известно, основной заслугой Константина-Кирилла и его брата Мефодия стало изобретение азбуки для одного из диалектов староболгарского языка, носители которого составляли компактную диаспору, проживавшую в Фессалониках во времена жизни будущих просветителей. Именно этому диалекту суждено было лечь в основу будущей славянской письменности, и со временем, претерпевая изменения, обусловленные активным взаимодействием с восточнославянским лингвистическим субстратом, образовать удивительно разнообразную, необыкновенно богатую, сумевшую впитать в себя и выразить в себе все неповторимые, самобытные особенности национального менталитета русскую литературу.

Точным барометром, дающим прямой ответ на вопрос о роли церковнославянского языка в современной литургической жизни Церкви, является реакция любого воцерковленного христианина на инициативу упрощения богослужебных текстов, их перевода на современный язык: реакция, как правило, резко негативная. Не стоит забывать, что во многом языковая реформа легла в основание самого большого и болезненного в истории Русской Церкви раскола - раскола между староверами и никонианами. Резкие выпады протопопа Аввакума против таких прав литургического текста, как «приидите пием пиво новое» (в Пасхальном каноне, вместо «приидите пием питие новое»), могут оказаться созвучными и современным прихожанам православных храмов. Не следует забывать и о том, что обвинительный вердикт преподобному Максиму Греку был вынесен на основании установки факта его лингвистической некомпетентности и даже то смягчающее обстоятельство, что преподобный был нерусским человеком, человеком иной культурной формации, не послужило смягчающим обстоятельством в рассмотрении такого страшного согласно пониманию современников преступления, как искажение чистоты церковнославянского слога. Итак, язык, образ выражения мыслей во время молитвы есть форма, которая неотъемлемо связана с содержанием. Язык обладает самодостаточной значимостью и конденсирует духовный опыт всего народа, на всем протяжении его исторического бытия.

Церковнославянский язык - это тот язык, молитвы которого произносил сонм русских святых: преподобный Антоний и Феодосий Печерские, преподобный Сергий, Серафим. Отказ от него есть самопредательство, акт духовно-исторического суицида.

Конечно, же изначально церковнославянский язык создавался как язык сакральный, предназначенный для передачи сакральных смыслов, язык избранных и посвященных. Первые слова, написанные новой азбукой святым Кириллом, были по преданию, слова первого зачала Евангелия от Иоанна: «Искони бе слово, и слово бе к Богу, слово бе Бог». Высокое звучание, возвышенный слог дистанцировал происходящее внутри храма от всего прочего, от профанного пространства за пределами его стен. Ясен и тот факт, что церковнославянский язык, в том виде, в котором его запечатлели первые памятники письменности, да и редакции позднейшего времени никогда не был разговорным языком для восточнославянских племен, проживавших на территории Руси в первые века становления государственности. Конечно, староболгарский язык во всем его диалектном разнообразии и древнерусский язык как совокупность восточнославянских говоров, впоследствии разделившихся на украинский, белорусский и русский языки, некогда восходили к единому общеславянскому праязыку, однако к 9-ому веку разные ветви этого общеславянского языка разошлись в своем развитии куда далее, нежели различные говоры одного и того же языка. Лингвисты до сих пор решают тот факт, какие из грамматических категорий церковнославянского языка существовали в разговорном древнерусском языке. Так, формы перфекта («отверзл еси разбойнику рай»), несомненно, были свойственны речи новгородцев и киевлян в 11, 13, 14-м веках, тогда как формы плюсквамперфекта («идеже бе лежало тело Иисусово»), по всей видимости, с самого начала были чужды речи жителей Древней Руси.

Итак, церковнославянский язык с самого начала был формой некоторого вида культурного, интеллектуального ценза. Проникновение в сакральное литургическое пространство требовало и продолжает требовать от человека определенных интеллектуальных, лингвистических усилий, без которых происходящее в стенах храма остается зачастую своего рода театральным представлением, построенным по законам неизвестного непосвященному жанра. Подобному тому как православная духовность отказывается от устроения сидячих мест внутри храма и таким образом уходит от санкционирования компромисса в бытовой аскезе, отказ от церковнославянского языка осмысляется духовной традицией как неприемлемая нравственная капитуляция.

Однако было бы неправомерно ограничить роль церковнославянского языка сферой внутрицерковного употребления: на деле церковнославянский язык вошел в структуру русского языка на всех его уровнях: фонетическом, морфологическом, синтаксическом, лексическом и других. Дело в том, что современный русский литературный язык есть данность, образовавшаяся в процессе многовекового синтеза письменного церковнославянского языка и разговорного комплекса восточнославянских говоров. При этом соотношение лингвистического наследия церковнославянского языка и разговорного языка восточных славян в современном русском языке разные историки русского языка оценивают, как 1:2, 1:3, 1:4. Это значит, что львиная доля современного русского языка воспроизводит языковые структуры разного порядка, впервые введенными в широкое пользование Кириллом и Мефодием в процессе письменного закрепления богослужебных текстов православной Церкви.

Церковнославянский язык составляет, несомненно, основу стилистического разнообразия современного русского языка, являя своими структурами такие полярные проявления в стилистической линейке, как высокий, возвышенный, величавый стиль, свойственный, например, державинским одам, с одной стороны («Воскресни, Боже, Боже правых, и их молению внемли, приди, суди, карай лукавых и будь Един царем земли»), и сниженный пародийный стиль щедринской «Истории одного города» - с другой («Елизавета Возгрявая», «гунявый градоначальник» и т. п). Именно это стилистическое разнообразие создает тот инструмент, с помощью которого русская литература смогла добиться того многообразия смыслов, которое позволяет осмыслить один и тот же факт сквозь призму совершенно различных интерпретаций, которое исключает фанатичную ограниченность в стоянии на своей единственно возможной правде, которое даровало свою долю читательских симпатий такому, казалось бы, ничтожному персонажу, каким представлен в последнем романе Ф. М. Достоевского четвертый из братьев Карамазовых - Смердяков. Впрочем, следует отметить, что подобного рода относительность применяется к оценке персонажей, людей, но не качеств характера, жизненных установок, осмысляемых вообще.

Народ - это и есть язык. Недаром в церковнославянском языке эти два слова совпадали друг с другом. Недаром именно языковые отличия признаются единственным и важнейшим критерием для классификации народностей. Понять, что воплощает в себе мифологема «русский мир» значит понят те коды, которые заложены в русском языке. Понять коды русского языка - значит спуститься в седую глубину веков и прикоснуться к церковнославянскому наследию, запечатленному Кириллом и Мефодием.