Камнем преткновения для советского суда стал бы иск за гибель телезрителей. Ведь при всем желании не обвинишь телезрителей, что сидели перед телевизором без касок и бронежилетов. Обвинить предприятие? Государственное? Это значит - государство виновато? Советское-то? Суд такого извращения принципов никак не перенесет. Человек виновен перед государством - это да. А если нет, то никто. Семь десятков лет наши суды только в одну сторону гайку крутили. Сколько последних лет идет разговор о самостоятельности, независимости судов, служении закону и только закону.

Размещается в 2-х километрах на северо-запад от Чернобыльской АЭС. Такая близость обусловила печальную судьбу города после аварии на ЧАЭС. Эта катастрофа поставила население города перед необходимостью срочной эвакуации, с последующим переселением в другие, незагрязненные, регионы государства.
Панорама участка речного порта города Припять. Фотографию предоставил Андрей Неверов.

Фото - город Припять

Согласно сообщениям некоторых источников, радиационный контроль в городе был установлен уже в середине дня 26 апреля. К вечеру 26 апреля уровни радиации резко возросли и в отдельных местах достигли сотен мР/час. В связи с этим было принято решение о подготовке жителей города к эвакуации
На протяжении ночи с 26 на 27 апреля и утром 27 апреля из Киева и других прилегающих городов прибыло 1200 автобусов и три железнодорожных поезда. Также были определены районы и населенные пункты (их около 50) для размещения эвакуированного населения. Был разработан временный порядок поведения и методы расселения. Сформированы специальные группы быстрого реагирования на возникающие острые вопросы при эвакуации. Утром 27 апреля, после анализа сложившейся ситуации, Государственная комиссия назначила начало эвакуации города Припять на 14 часов этого же дня.

Начало эвакуации жителей города Припять

После специального объявления (оповещения по радио) в 14 часов 27 апреля ко всем подъездам домов города были поданы автобусы и специально оборудованный автотранспорт. Эвакуация населения была проведена в течении 2,5-3 часов. Всего из города и станции Янов было эвакуировано около 50 тыс. человек.
В первые дни после аварии было эвакуировано население с ближней зоны (10-ти километровой) .
Необходимо отметить, что водители автобусов, которые принимали участие в вывозе эвакуированных граждан города, пребывали больше 12 часов на сильно загрязненных территориях и также получили высокие дозы облучения.
2 мая в район аварии прибыло руководство государства во главе с Председателем Совета Министров СССР Н.И.Рыжковым и руководством Украинской ССР. В этот день, на основании доклада членов Государственной комиссии, специалистов и медиков, было принято решение об эвакуации населения из 30-ти км зоны Чернобыльской АЭС и ряда других населенных пунктов за ее пределами. В целом до конца 1986 года было выселено 188 населенных пунктов (учитывая город Припять) и было отселено 116 тысяч человек. Одновременно с этим, из 30-ти км зоны был вывезено около 60 тысяч голов крупного рогатого скота и других сельскохозяйственных животных.
Эвакуация населения со всех территории зоны отчуждения длилась с 27 апреля по 16 августа 1986 года.

Размещение жителей города Припять по Украине

7 мая 1986 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР по вопросам трудового и бытового устройства эвакуированного населения. В нем отмечались конкретные мероприятия по расселению семей работников Чернобыльской АЭС в городе Киев и других населенных пунктах, определялись мероприятия по строительству жилых домой и хозяйственных построек для переселенцев из сельской местности. В Киеве для эвакуированного населения было предоставлено 7200 квартир, в Чернигове – 500. В результате специальных мероприятий в 1986 году для потерпевших было построено более 21 тысяч домов усадебного типа.

Алла Середицкая, преподаватель хорового пения в Школе Искусств города Славутич. 26 апреля 1986-го года выехала с семьей из города Припять и больше никогда не возвращалась назад. Вырастила двоих детей. Стала бабушкой двоих внуков.

Я родилась недалеко от Чернобыля — в Белоруссии, в деревне Красное, Брагинского района Гомельской области. Когда я была маленькой, то мы с родителями часто ездили собирать чернику в те места, где позже был построен город энергетиков Припять. Люди и сейчас живут в моем родном селе, их не эвакуировали, но совсем рядом — запретная зона, буквально через дорогу.

Будучи студенткой, я познакомилась со своим мужем, и после свадьбы мы уехали в Новосибирск. Мой первый ребенок родился там, но когда ему было 5 месяцев, мы вернулись домой. Я была в декрете, и муж думал о том, куда пойти работать. Была возможность устроиться в Гомеле, Чернигове или Припяти. Припять — молодой город, поэтому выбор пал на него. Муж работал на станции заведующим производством в столовой — кормил сотрудников АЭС. В апреле 1986 у нас уже было двое детей: 5-летний сын Олесь и 2-летняя дочь Наташа.

26.04.1986

Тот день, скорее даже ночь, я помню очень хорошо. Я проснулась от какого-то хлопка. Как потом оказалось, это был взрыв на четвертом блоке ЧАЭС. Город находился совсем близко от станции. Так и не поняв в тот момент, что меня разбудило, я распахнула окошко, поправила одеяла детям и легла спать дальше. До утра окно у нас было открыто…

Утром муж пошел на работу, как в обычный день. Он на тот момент работал в профилактории ЧАЭС, это недалеко от нашего дома, на берегу реки Припять. Старший ребенок попросился на улицу, и у меня не было повода его не отпускать. Светило яркое солнце, и сын хотел поиграть с машинками в песочнице. Во дворе было много детей.

Прибежал с работы взволнованный муж и сказал, чтобы я забрала сына домой, закрыла окна и никуда не ходила, потому что на станции что-то произошло, какая-то утечка, точно никто ничего не говорит. Велел нам сидеть дома. Периодически он забегал домой, а моя внутренняя тревога все возрастала. Постепенно начали слышаться звуки сирен скорой помощи. Рядом с нашим домом была больница, машины приезжали туда одна за другой — привозили пострадавших людей, тех, кто первыми попал под облучение — работников, которые были на смене в ту ночь, пожарников, неудачливых очевидцев. Город маленький и совершенно невозможно было что-то скрыть. Родственники попавших в больницу толпились у приемного покоя, но никого к пострадавшим не пускали. Позже муж принес нам из профилактория лекарство с йодом, велел самой пить и детям давать. Может, это нас в какой-то мере уберегло от серьезных последствий.

Алла с дочкой на аллея в городе Припять

А люди шли на берег Припяти отдыхать на лодочную станцию в жаркий день. Все в легкой одежде. У многих были лодки, они устраивали пикники, жарили шашлыки и рыбачили…

По плану, в тот вечер мы должны были ехать в деревню к родителям, сажать картошку. На дизеле (Дизель-поезд - моторвагонный подвижной состав, у которого первичным двигателем является дизель – ред.) это минут 25 до станции Новая Иолча. Муж вернулся с работы, мы собрались, взяли рабочую одежду, а детям — сменку, и без документов и дополнительных вещей, поехали на вокзал. Разговоры про аварию были лишь на уровне слухов. Всем было интересно, что же там произошло на станции. Мимо нас проезжали машины, которые поливали дорогу и тротуары специальной жидкостью с пеной. Солдаты и пожарные были в масках, а мы просто шли на вокзал и ничего не понимали. На тот момент еще никто не извещал людей о смертельной опасности.

Мы сели в дизель-поезд и поехали. А там, по дороге, есть открытая местность, где совсем близко просматривается станция. Все пассажиры встали со своих мест и прильнули к окнам. В тот день в поезде было много рыбаков, которые приезжали из Чернигова рыбачить на р. Припять и на охладительный пруд рядом с ЧАЭС. Там водилось много рыбы. Я могу только представить, сколько на них было радиации, ведь эти рыбаки просидели под разрушенным блоком целый день.

Мы внимательно всматривались в развалины 4-го энергоблока, в курящийся над ним дымок. Кто-то начал говорить, что все будет нормально, пожар потушили, значит, ничего страшного нет. Никто не мог даже представить, что могло произойти нечто ужасное.

«Мы никогда не вернемся»

На следующий день, когда в Припяти и ее окрестностях была объявлена и организована эвакуация, по деревне поползли разные слухи, и по радио прозвучало первое официальное сообщение о происшествии на ЧАЭС. Муж поехал на вокзал узнать, как обстоят дела. Он увидел, как со стороны Припяти в сторону Чернигова промчался забитый битком поезд. Даже на ступеньках стояли люди. Как в кино о войне, когда поезда возвращались с фронта. А обратно, в Припять, прошел без остановок, словно призрак, совершенно пустой состав. Вечером в воскресение поезд вывозил последних людей из города. Мы остались без вещей, документов и без дома.

Только через какое-то время мужа пустили в Припять по пропуску — забрать документы. Лишь бумаги, больше ничего нельзя было увезти. После аварии родители и мы были очень встревожены ситуацией, так как вблизи деревни летали вертолеты, нагруженные песком для аварийного блока, а люди уже знали о радиации. Мама просила нас уезжать подальше и увозить детей.

В эвакуации в г. Евпатория

Решили ехать к родственникам в Черкасскую область. На вокзале в Чернигове было много женщин с детьми. Там создали пункт помощи пострадавшим. Людям помогали приобретать билеты, оказывали медицинскую помощь, оформляли справки тем, кто уехал из опасной зоны без документов. Представляете, в то время людям еще верили на слово! Нам тоже поверили, и прямо на вокзале выдали справку о том, что мы жители Припяти, выехали 26.04 и, что документов нас на руках нет.

Мы уехали к родственникам, а через какое-то время муж отправил меня с детьми в Евпаторию, в санаторий для эвакуированных из зоны ЧАЭС. Дорогу и пребывание в санатории нам всем оплачивало государство. Мужья приезжали к женам и детям между вахтами, которые длились по 15-20 дней. Непросто было: мужей поначалу не хотели селить с семьями. Помню, как даже на высшем уровне решалось, то, чтобы после 11 их не выгоняли на улицу. Вопрос таки решили. Это был, наверное, самый сложный период. Жилье, выплаты и компенсации были уже потом, а в то время, практически сразу после аварии, не было денег, одежды даже не было. В санатории жили в основном женщины, у которых было по двое, трое, а то и больше детей. Мы были похожи на большой цыганский табор.

Жизнь после эвакуации

Мы жили в санатории до сентября 86-го. Позже муж получил квартиру в Киеве. В столице было непросто — работа далеко от дома, муж постоянно по сменам в Чернобыле, старший сын забирал младшую из сада (сад был под окнами, совсем рядом), они шли сами домой, закрывались и там ждали меня — не гуляли и никуда не выходили, пока я не приезжала с работы. Я преподавала хоровое пение в музыкальной школе на Воскресенке, а жили мы на Харьковском массиве.

Уезжая, я каждый раз перекрывала газ, а еду детям оставляла в термосе. Однажды я попала в пробку и сильно задержалась, а когда шла домой, то увидела, что стоит мой ребенок во весь рост на подоконнике и просто, «влипнув» в стекло, высматривает меня. Я не помню, как я добежала на свой 9-й этаж. Открыла дверь, а они с дочкой рыдают навзрыд. Они плакали и говорили: «Мама, где ты была? Мы думали, ты под машину попала, потерялась, что больше никогда не придешь!» В тот вечер я тоже с ними рыдала, а после, посоветовавшись с мужем, мы решили переехать в новый, строящийся для работников ЧАЭС город Славутич. Это 60 км от Чернобыля. Тут я живу и по сей день, хотя дети и разъехались. Дочь вышла замуж, и у меня есть двое очаровательных внучат. Отец моих детей уже шесть лет как умер, в 53 года. Но я работаю, как и прежде, в Детской школе искусств, куда из Киева переехал почти весь «костяк» той школы, в которой я работала еще в Припяти.

Люди, когда уезжали из Припяти, даже и подумать не могли, что они не вернутся. Многие оставили своих домашних животных. И те погибли в закрытых домах.

Мне после аварии Припять снился много лет подряд. Постоянно… Город был очень светлый, с огромным количеством цветов, особенно много было роз.

Старший сын долгое время сам работал на ЧАЭС. Я, почему-то, как творческая мама не хотела, чтобы он шел в творческую профессию, думалось мне тогда, что мужчина должен чем-то серьезным заниматься. Он окончил университет, учился на факультете «Финансы и кредит». Вернулся на станцию и работал в плановом отделе много лет. А потом решительно уволился и сейчас занимается совершенно другим делом, творческим, как ему всегда мечталось. Вывод: нельзя выбирать профессию за детей, пусть занимаются тем, к чему душа лежит.

Отголоски тех дней до сих пор сказываются на здоровье: приходишь на осмотр, сдаешь кровь, делаешь УЗИ, а врач сразу спрашивает: «Вы из Припяти?». Говорит, что видно, если оттуда. Из-за проблем с щитовидной железой я больше не могу петь, как раньше.

Я не могу смотреть фильмы, читать книги о Чернобыле. Однажды я возила детей в музей Чернобыля, они слушали экскурсию, а я тихо рыдала в стороне, чтобы никто не увидел. Нам повезло, что мы не пострадали, как могли бы — все остались относительно здоровы.

Но та жизнь, которая была сразу после аварии, была совершенно другой, произошел надлом. В то время я не могла слушать веселую музыку. На юге музыка звучала всюду, нас даже пытались развлекать — концерты давали, привозили различные коллективы. А я все думала, ну как можно веселиться и радоваться, когда такое случилось. Меня спасало рисование и забота о детях.

Алла с сыном и дочерью

Думала даже, что не вернусь в профессию, что не смогу заниматься вокалом из-за стресса. А потом дети меня в буквальном смысле подняли. Я переключилась на них, на их благополучие. Я поставила себе цель,чтобы они выросли счастливыми людьми. Несмотря ни на что. Ведь бывало так, что нам «умные» люди говорили, мол, вам после Припяти 5 лет жить — не больше. И поначалу мы, правда, боялись. Страх был жуткий, а потом я поняла одну вещь — нельзя поддаваться этим деструктивным мыслям. Даже если действительно отмерено немного. Особенно, если у тебя есть дети, ты просто не имеешь права опускать руки и думать о смерти. Нужно просто жить. Я живу, несмотря на то, что во сне приходит мираж — светлый город, утопающий в розах. На фоне того самого дымка, который затянул туманом целую жизнь.

Фото: Алла Середицкая, Виталий Головин

Во вторник, 26 апреля, исполняется 30 лет со дня крупнейшей техногенной катастрофы ХХ века по масштабам ущерба и последствиям — аварии (ЧАЭС).

Непосредственные очевидцы катастрофы в эфире радиостанции Голос Столицы поделились своими воспоминаниями о той страшной трагедии.

"Утро 26 апреля 1986 года началось как обычно: я повела детей в школу и отправилась на работу ", — вспоминает день аварии на Чернобыльской атомной станции жительница Припяти, учительница истории Вера Охрименко .

"26-го встала я, детей отправила в школу. Я должна была прийти на второй урок. Прихожу в школу, на крыльце лежали мокрые одеяла, стояли ученики в повязках. Всем говорили: "Хорошенько вытирайте ноги и идите в медпункт". А я так на них посмотрела, засмеялась и говорю: "О, у нас в школе новые порядки, что-то новенькое". Они мне ничего не ответили, я повернулась и пошла в медпункт. Там давали таблетки. Я говорю: "Что-то случилось, что за таблетки?". Они говорят: "Йод. А вы ничего не знаете?". Я говорю: "Нет, не знаю, а что случилось?". Они говорят: "На ЧАЭС авария. Никак не могут еще затушить". Я зашла в учительскую, паники не было, но все были такие сосредоточенные, как прибитые что ли этим событием. Я взяла журнал и пошла в свой класс. Захожу, уже окна были завешены одеялами. Дети взъерошенные, многих детей не было. Потом сказали, что мы должны быть в классе, никуда не выходить. Детей держали до самого вечера. Директор нас собрал на минутку и сказал: "Не паникуйте, там уже все нормально, и чтоб завтра на 9 все пришли на марафон". Мы пришли на второй день, ничего не сообщалось. Улицы, правда, мыли каким-то желтым раствором пенящимся, а вообще по улицам гуляли люди с детьми, с колясками ", — рассказала она.

"Только на следующий день после аварии нам по радио объявили об эвакуации. Сказали взять только все необходимое. После этого все начали собираться ", — вспоминает день аварии на Чернобыльской атомной станции Вера Охрименко.

"Взять с собой документы. Потом переодеться. На три дня одежду легкую. Ложку, кружку. Паники не было. Подходили автобусы потихоньку, все гуськом входили, садились по местам и затем выезжали. Все мы думали, что через три дня мы вернемся домой. В автобусе шутили, детки веселились, даже пели песни. Прошло лето, и решили поехать в Припять за вещами. Я поехала одна. И мне дали всего пять мешков. Правда, еще Вовка дал пять мешков. И таким образом у меня оказалось десять мешков. Привезли нас. Зашла я в свою квартиру, походила, походила, плачу. Взяла семь мешков книг. А потом три мешка кое-какой посуды, такой хрустальной, дорогой, постельное белье. И начали нас, всех жителей Припяти, начали разбрасывать по городам и весям. Меня, бедную, кидали, кидали. Вначале в Борисполь, потом Жуляны. И потом, значит, все-таки, Фастов.

Нам дали квартиру в октябре месяце. В Фастове нас очень плохо встретили. Во-первых, все со злобой. С ненавистью. И демонстративно вставали некоторые и говорили: "Вы, чернобыльские ежики, приехали, квартиры наши позабирали". Поэтому, это если сравнивать Фастов и сравнивать Припять, это же две обратные медали. Когда приехали в Фастов, оказались, как в мертвой зоне. И, конечно, очень жалко. Там бы, может быть, совсем жизнь по-другому бы сложилась, и судьбы по-другому бы пошли, чем здесь. И, все-таки, люди там были совсем другие. Совсем другие отношения были. Как-то по-другому друг к другу относились ", — добавила женщина.

Жительница Припяти, тогда еще ученица 8-го класса Ирина Колондырец, вспоминает, что на следующий день после аварии жителям Припяти сказали, что их везут в палаточный лагерь в лес на три дня, и что после этого они вернутся домой. По ее словам, они тогда все в это верили, но домой так больше и не вернулись.

"На следующий день, 27 числа, нам сказали, чтобы ждали, что объявят эвакуацию. По радио сообщили, что в 15.00 будет эвакуация в городе Припяти. Сказали взять с собой самое необходимое - это вещи личной гигиены и документы, и продукты на три дня. Мы будем вывезены в лес, что готовится палаточный лагерь, потом дезинфицируют город, и мы вернемся обратно. Мы в это верили, и я была счастлива, потому что думала, что прогуляем школу. Никто, конечно, не думал, что мы никогда не вернемся обратно. Мы уезжали с надеждой, что мы вернемся домой. Единственное, что у меня мама была очень предусмотрительной, она забрала с собой деньги, книжки сберегательные, раньше были в Советском Союзе. Она, наверное, как чувствовала, что мы уезжаем навсегда. И, как оказалось, нас везли не в лес, а так вывезли в Полесское, село Бобер раньше было. Сейчас его тоже с лица земли стерли, потому что это полностью оказалась 30-километровая зона — радиоактивный поселок. Люди встречали очень радушно, ждали, за каждым автобусом был закреплен старший, который был со списками эвакуированных.

Нас вышла и встретила бабушка с дедушкой. Приняли нас очень хорошо, кормили. Мы у них жили, наверное, недели две. А потом ходили в школу там же в селе. А потом, когда мы уже поняли, что не вернемся больше никогда в Припять, нас, детей, пораскидали по всем лагерям Украины. Мы попали в "Молодую гвардию" и были практически все лето, а потом, когда пришла осень, нам надо было куда-то поступать. Так как я была ученицей 8-го класса и знала, что мне надо будет готовиться поступать либо в вуз куда-то, либо в 10-го класс, нас собрали в Пуще Водице, и мы готовились к поступлению там. И там я первый раз за лето увидела маму. Она приехала за нами. В моих воспоминаниях остался мой город, который когда-то, 30 лет назад, утопающий в розах. Я больше там ни разу не была ", — сообщила она.

Ирина Колондырец вспоминает, что когда объявили об эвакуации, сказали взять только необходимые вещи. "Людям, например, запретили забирать своих животных. Сказали, что через три дня все вернутся назад. Поэтому мы все оставляли. И когда-то мне показалось, что я видела на киевских барахолках вещи из Припяти ", — делится воспоминаниями жительница Припяти.

"Когда была подростком, мне было 15 лет, и мне очень хотелось иметь котика. И буквально за несколько месяцев до трагедии я принесла маленького котенка в дом. Он там так и остался. Но мы верили в то, что мы наложили ему еды на три дня, мы верили в то, что мы вернемся. Буквально накануне катастрофы, этой трагедии, я не могла понять, почему мой котик, он как бы взбешенный был. Он бегал с бешеными глазами по комнате и прыгал на шторы, потом спрыгивал обратно и бегал вот по всей квартире. Настолько, наверное, предчувствовал какую-то трагедию. Говорят же, что животные что-то чувствуют. Именно тогда мы, конечно, не понимали. Я думала, что взбесился мой котик.

Когда мама потом попала туда уже в сентябре месяце, приехала за вещами, естественно, не было никакого котика, ничего не было. И я очень сожалела тоже об этом, мне было так жалко, что эта несчастное животное осталось там. А вообще животных нельзя было…. Мы их оставляли. Нам нельзя было их забирать. Когда-то, мы родом из Казахстана, мы привезли с собой персидский ковер. Их было, наверное, не очень много на то время. И когда-то я его в Киеве видела. И маме показывала. "Мама, наверное, это наш ковер", — говорю. Может быть, я ошибаюсь. Но было такое. Вот настолько он похож на наш ковер. И мне казалось, что это наш ковер, который остался в Припяти. Мы его, конечно же, не забирали ", — добавила женщина.